– поездка в Новосибирск: снова разбередились воспоминания о погибшем муже. Я подсела к Свете и спросила:

– Что такое? Это из-за Новосибирска?

Света помотала головой. Сквозь слезы она с паузами выдавила из себя:

– Помнишь, я делала ЭКО? Я перед вылетом в Новосибирск сдала анализы. Сегодня пришли результаты. У меня рак.

Моральная дилемма

Я не хотела верить, что все происходящее реально. Буквально вчера я собирала свои вещи, чтобы съехать от Светы и начать новую спокойную жизнь. Я была твердо уверена, что моя помощь больше ей не нужна. А сегодня как гром среди ясного неба страшный диагноз: рак.

Для меня рак всегда был чем-то из фильмов, сериалов и социальной рекламы. Никто из моих родственников или знакомых с ним не сталкивался, а в реальной жизни просто избегал этой темы. Рак ассоциировался с чем-то загадочным, внезапным и неизлечимым. И вот он здесь. Настоящий. В моей жизни. У моей подруги, которая только недавно отказалась от смерти и выбрала жить дальше, несмотря ни на что.

Я хотела проснуться. Чтобы все это оказалось страшным сном. Это казалось глупой шуткой, но я понимала, что это взаправду. Света рыдала за столом, а я долго молчала, вглядываясь в пустоту. Наконец Света произнесла сквозь рыдания:

– Я не справлюсь. Я не справлюсь одна.

– Я никуда не ухожу, – тихо сказала я.

– Я не имею морального права тебя удерживать. У тебя своя жизнь, – всхлипнула Света.

– А ты меня и не удерживаешь. Это мой выбор. Я с тобой.

Внутри меня все сжималось. Хотелось немедленно исчезнуть. Оставить Свету за этим столом и бежать куда глаза глядят, не оборачиваясь. Забыть ее, эту квартиру и этот нескончаемый ужас, в котором я пребывала вместе с ней. Вскоре я подавила в себе эти мысли. И стала мысленно ругать себя: «Как ты смеешь думать о таком, когда у человека такое горе? Когда человеку озвучили диагноз, перечеркивающий нормальную жизнь на ближайшие годы, а может, и навсегда. А ты, здоровая молодая девчонка, думаешь только о себе и своих чувствах. Прекрати так себя вести, Таня. Поддержи человека!»

Но я не могла поддержать Свету и не могла сдвинуться с места. Чувство стыда и безысходности смешались во мне и заполнили меня изнутри, не оставив больше ничего. Я глупо смотрела в одну точку, надеясь, что весь мир сейчас исчезнет сам собой. Мне не хотелось существовать.

Света потихоньку успокоилась и посмотрела на меня умоляющим взором:

– Таня, прости, что я такая слабая. Не бросай меня!

– Не брошу. Все будет хорошо.

Я знала, что мне придется остаться. Я поняла это, как только услышала диагноз. Поэтому я была готова к Светиной просьбе. Я села к ней за стол и сама взяла ее руку. Я не чувствовала брезгливости, потому что не чувствовала ничего, кроме горя.

– Мы справимся, – произнесла я. – Все будет хорошо.

И я правда в это поверила. Что все обязательно будет хорошо. Но что это дастся очень большой ценой.

Мы сидели со Светой на кухне почти час. Когда она немного успокоилась, я сделала ей чай, взяла телефон и ушла в свою комнату. Я написала лучшему другу Феде и менеджеру Анечке, что остаюсь у Светы, потому что у нее нашли рак. Сначала они решили, что это шутка, но по серьезному настрою нашей переписки поняли, что мне до шуток. Мы отменили все мои съемки на ближайший месяц, потому что я понимала, что мне будет не до них.

Еще через какое-то время мне написал Глеб Коганович:

«Татьян, это правда?»

«Да».

«Татьян, вы не обязаны оставаться с ней. Живите своей жизнью, поймите, даже родственники отказываются от больных раком, а тут еще и ПТСР. Вам это не нужно».

«А почему вы-то сюда лезете? Конечно же я с ней останусь. Продолжайте терапию, а в причины моих поступков, пожалуйста, не лезьте, вы не мой психотерапевт».

«Не злитесь на меня, Татьян. Просто я никогда не видел настолько хороших людей, как вы. Для меня это какое-то чудо. Спасибо вам, что возвращаете мне веру в человечество. Тогда продолжим работать».

Я не стала ничего отвечать и позвонила бабушке. К этому моменту мы уже с ней помирились. Все наши конфликты с ней всегда решались одинаково. Бабулита кричала на меня, чтоб я проваливала как можно дальше, какая я плохая и неблагодарная. Потом мы не общались какое-то время, и она звонила мне в слезах и с упреком, что я забыла про нее.

Я к этому привыкла. Бабушку невозможно было посадить за стол переговоров, чтобы проговорить какие-то взаимные обиды. Однако я тоже скучала по ней и чувствовала, что, несмотря ни на что, она меня очень сильно любит и ждет. Бабушка всегда извинялась по-своему. Когда я к ней приходила после ссоры, она всегда накрывала роскошный стол с моими самыми любимыми блюдами. И в этом было столько любви, что все обиды забывались.

К тому же я очень уважала свою бабушку и безумно гордилась ей. Ее образованием, ее жизненным опытом, ее диссидентской молодостью, любовью к литературе. Она дала мне все, что могла. К тому же ей было уже почти восемьдесят лет – исправить человека в таком возрасте невозможно. И поэтому я должна быть мудрее, чтобы суметь погасить в себе детские обиды и принять ее. И я должна быть более стойкой, чтобы не воспринимать ее нападки по поводу моей внешности, татуировок или жизненного пути. Но ни смелости, ни мудрости мне никогда не хватало.

Быстро одевшись, я выскочила на улицу и выдохнула. Улицы Петербурга с их многолюдностью и свежим воздухом показались мне раем после квартиры, в которой как будто уже и не было ничего, кроме бесконечного горя.

Я помню, что почти каждый раз, когда мне удавалось выйти на прогулку, на меня оборачивались недоуменные прохожие – так жадно я ловила ртом воздух. Как будто только что вынырнула из затхлого болота.

* * *

Когда я поднялась в квартиру к бабушке, та встретила меня сильными объятиями. А затем провела меня на кухню, попутно расспрашивая про мое самочувствие и мою жизнь.

В двухкомнатной бабушкиной квартире с огромными окнами до потолка все шкафы и полки ломились от книг, и за каждым предметом скрывалась хотя бы небольшая семейная история. В большой комнате стояло потрескавшееся от времени пианино «Красный Октябрь», на котором бабушка великолепно играла и безуспешно пыталась заставить играть и меня, и еще раньше мою маму. На стенах висели мамины юношеские рисунки, а из моего творчества на полке стоял сборник моих детских стихов, которые бабушка сама собрала и поместила в кожаный переплет. Стоит ли упоминать, что именно это и отбило у меня желание писать стихи.

Особняком стоял небольшой шкафчик, который бабушка использовала