– А я, получается, магов не слишком жаловал?

Фэйм хорошенько призадумалась прежде, чем ответить. «Не жаловал» – это мягко сказано. Лорд Джевидж питал к чародеям и волшебникам самую настоящую неприязнь, подозрительно граничащую со жгучей ненавистью. Во время второй дамодарской войны по его приказу и при непосредственном участии были расстреляны пятеро боевых магов. Якобы за дезертирство, но, как утверждали Уэн и его друзья, то была месть за активное сопротивление преступным приказам генерала Джевиджа. Скандал удалось замять, но угроза трибунала не уняла его настойчивого желания загнать волшебников всех мастей в жесточайшие рамки ограничений. А в последнее время все шло к тому, чтобы возродить скорбно известный Конклав Рестрикторов[9]и с его помощью контролировать каждый чих в недрах чародейского сообщества.

– Пожалуй, в своей нелюбви к мажеству вы составите конкуренцию легендарному Элринану-Ведьмобою, – дипломатично заметила Фэйм, другого, менее яркого сравнения она подобрать не смогла.

Росс изумленно поднял бровь. Знаменитый князь жил в те времена, когда про конституцию и парламент еще никто не знал и слов-то таких не было, а потому искоренял чародейство огнем и мечом столько, сколько ему заблагорассудилось и без оглядки на общество.

– Вот даже как? Полагаю, у меня тоже имелись веские основания для гонений. – Джевидж откровенно называл вещи своими именами. – И, согласитесь, теперь у меня еще больше поводов желать чаровникам зла.

Воистину так, ибо у князя Элринана оправдательная причина для ненависти была. Его единственного сына колдуны превратили в упыря-кровососа, которого несчастному отцу пришлось не только собственноручно убить, но потом расчленить тело и сжечь. Надо ли строго судить Ведьмобоя за то, что от четырех Великих Башен он оставил одни головешки, а черепами волшебников выложил дорогу от Каанефа до Нэну? Не помри доблестный воитель от черной оспы – не осталось бы в Эльлоре ни единого паршивого колдунишки.

– Вполне возможно, но среди знакомых моего мужа никто не мог припомнить прегрешений против вас, милорд, или кого-то из вашего семейства. Наверное, это что-то бессознательное, из предыдущих воплощений.

Тем временем подавальщица принесла завтрак с пожеланием премногих удовольствий и приятного аппетита от милейшего господина Бэллока персонально. Манная каша без комков и блины с мясом тут же исчезли в глотке Росса Джевиджа, словно уголь в паровозной топке. Фэйм и глазом моргнуть не успела, как он уже подчистил свои тарелки и сидел, прижимая ко лбу медальон, зажмурившись при этом, точно огромный черный кот. Эдакий король помойки, греющийся на солнышке. Только без усов и хвоста.

– Знать о себе хоть что-то, пускай не самое лучшее, всегда приятнее, чем теряться в догадках, – молвил Росс, не разжимая век, будто бы читая мысли женщины, и улыбнулся. – Похоже… я – счастлив. Теперь можно все начинать заново.

– Все?! – ужаснулась Фэйм.

– Все! – глаза лорд-канцлера недобро блеснули. – Почему нет? Если однажды я сумел возвыситься, то смогу сделать это еще раз.

От такой вопиющей наглости женщина на время утратила дар речи, точно громом пораженная:

– Я не ослышалась?

– Нет, не ослышались, – резко ответствовал лорд-канцлер. – Согласен, с одной стороны – будет сложнее, ибо здоровье не то и возможностей гораздо меньше, а с другой – вернуть украденное гораздо проще, чем создать заново. У меня есть взрослый сын и должны остаться если не друзья, то сторонники – это раз. Император, похоже, мне благоволил – это два. И, в-третьих, у тех, кто стирал мою память, не получилось сделать самое главное – уничтожить мою личность.

Что-то было в его негромком и сухом голосе, что-то заставляющее слушателя выше вскинуть подбородок и без колебаний шагнуть вперед. Невзирая, вопреки всему, наперекор, против всех и через «не могу».

Мистрис Эрмаад стало душно на прохладном сквозняке от пронзительного предчувствия. Злоумышленники, сотворившие с лордом Джевиджем столь жестокую шутку, пожалеют о миге своего зачатия. И позавидуют мертвым.

– Вы говорите, я был неплохим полководцем? – требовательно спросил Росс.

Фэйм согласно кивнула. Откровенно говоря, маршал Джевидж заслужил все свои воинские почести: ордена, эполеты и жезлы. Хотя бы просто потому, что приносил своей стране победу на поле брани, воюя не только числом, но и уменьем. И тут даже самые ядовитые и злоязыкие недоброжелатели вынуждены были молчать.

– Прекрасно! Значит, пора собирать армию.

Ей отчего-то стало смешно. Воображение разыгралось, должно быть, потому что привиделась мистрис Эрмаад могучая рать полоумного бывшего канцлера, состоящая из вдовы мага, хозяина постоялого двора, какого-нибудь обиженного жизнью провинциального лорденка и парочки пациентов Народной лечебницы.

– Зря вы так ухмыляетесь, Фэймрил. Из вас выйдет прекрасный солдат.

– Я польщена, милорд, – хмыкнула будущий «прекрасный солдат», не скрывая сарказма. – Нельзя ли мне для начала получить оружие?

Лорда Джевиджа смутить оказалось сложнее, чем предполагала вдова. Он без колебаний отдал ей один из револьверов, отобранных у наемных убийц в Сангарре.

– Вы знаете, как им пользоваться?

Фэйм усмехнулась, уж кто-кто, а она знала.

Вик Кешори считал себя крупным знатоком человеческих душ. Оно и понятно, когда почти четверть века только тем и занимаешься, что на глазок определяешь, сколько можно отсчитать клиенту без боязни поплатиться здоровьем и жизнью за попытку нажиться на чужом горе. Клиент, он всякий бывает, раз на раз не приходится. Порой худосочная пигалица в гневе ножом пырнет, а здоровенный дядька будет униженно просить набавить пару медячков. Ежели принесла девка-прислуга дорогую брошь, стало быть, своровала у хозяйки, и себе дороже выйдет связываться с такой вещицей. Лучше сообщить куда следует потихонечку, а потом честно поделиться с дознавателем наградой. Тихую вдовушку не грех нагреть на две трети реальной стоимости фамильного золотишка – никуда она не денется и возьмет гроши, на которые Вик Кешори расщедрится по доброте душевной. А скажем, с сочной молодухи можно и натурой взять упущенную выгоду. Словом, к каждому переступающему порог потенциальному продавцу у скупщика особый подход должен иметься. А иначе прогоришь, как пить дать прогоришь.

К парочке, заглянувшей на огонек сразу же после полудня, Вик приглядывался дольше обычного. Мужчина – типичный отставной офицер, уволенный из-за пошатнувшегося здоровья, держался уверенно, но не шибко заносчиво. Умело прятал заикание, чуть дольше обычного растягивая слова при разговоре, и старался не опираться на больную ногу. И хотя выглядел отставник неважно, но Вик Кешори все же не рискнул бы сойтись с ним в рукопашной. Убьет со второго удара, уж больно руки привычны к палашу или винтовке, а глаза повидали слишком много чужих смертей. Опасный тип, с какой стороны ни посмотри.