— Балда! — огрызнулся Мика. — Свой голова есть? Вот и думай!

Весть о том, что поймали шулера, распространилась быстро, как огонь по сухому полю. Дембеля разом протрезвели, загудели роем встревоженных шершней. Дед шагнул ко мне, пожал руку:

— Спасибо. Он многих наших разул. Но бывало, и проигрывал. — Дед собрался сплюнуть, но передумал, потому что было некуда.

— Знал, как шифроваться, — улыбнулся я.

Сообразив, что шоу кончилось, парни засобирались ко сну. Я пошел к себе в середину вагона, на семнадцатое место, останавливаясь и отвечая на рукопожатия дембелей. Меня пытались утащить за стол, напоить, я пожимал руки и откланивался. Расскажи кому, как меня стал уважать взвод вэдэвэшников — не поверят.

— Я все отдам! — бормотал сжавшийся на боковушке Угнич, окруженный толпой рассерженных солдат. — Только не в рожу, а?

— Он в Харькове выходит, — сказал Дед. — Толстый, Кудря? Вы же там же? Отведите его в сторонку и — по-тихому.

— Разберемся! — сказал кто-то из них, грозя Угничу кулаком.

Я еле протиснулся на свое место. Дед склонился над Угничем и прошипел:

— Отдашь? Так вперед! А потом купим тебе футболку с надписью «LONDON», и чтоб носил не снимая!

— А че LONDON? — подал голос из своего купе Микроб.

— Потому что там буква Г перевернута, — объяснил Дед не оборачиваясь.

Недолго думая Микроб забренчал на гитаре:

— Человек-г…н, человек-г…н, внешне такой же, как все мы…

Ну вот теперь точно можно выдохнуть. Но спать перехотелось, и я сидел, глядя в окно на огни окрестных деревень, пытался наложить сегодняшний день на воспоминания той реальности.

Сейчас бы нас остановили на границе и долго мурыжили погранцы, жадные до чужого добра и придирающиеся к каждой запятой, в надежде выбить хоть полтинник долларов с того, кто слаб духом. Потом — погранцы с собаками. Еще раз погранцы, и все это ночью, с часу до трех. Кого-нибудь обязательно куда-то увели бы, кто-то плакал бы…

Из вагона в вагон бежали бы люди с контрабандой — мешками грецких орехов и клетчатыми сумками, набитыми шмотками. Этим маршрутом я ездил единожды, в начале двухтысячных. Так все работало, пока граница была открыта.

А здесь она совсем открыта, для всех. Никаких загранов. Никаких таможен и погранцов. Сел — и доехал в Крым быстро и без проблем. Интересно, мы уже в УССР или еще в РСФСР? Перед Харьковом должна быть Казачья Лопань…

— Он готов налезть на любой размер, — тихонько бормотал Микроб всю туже песню, а я смотрел, смотрел в окно.

В конце концов постелил себе и заснул, а проснулся на рассвете на станции Запорожье-1. Протер глаза, осмотрелся. Клыков лежал, накрывшись одеялом, и тупил в телефон.

Дед готовился к выходу, проверял кармашки рюкзака. Заметил, что я проснулся, помахал рукой:

— Бывайте, парни! — И, ухмыльнувшись, добавил: — «Динамо» — чемпион!

— Воистину чемпион! — отшутился я и перевел взгляд за окно, на вокзал.

Они все в Союзе и одинаковые, и разные… Так, стоп! Перрон кишел продавцами снеди, у каждого был в руках поднос с пирожками, булочками, сладостями, готовыми обедами. Москвичи едут! Айда бомбить! Румяные тетки заглядывали в окна, потрясая связками баранок, и даже сюда доносилось:

— Трубочки со сгущенкой!

— Торты! Пирожки!

— Семечки белии и черина! — голосила согбенная старуха.

Поезд стоял недолго, часть пассажиров вышла, но никто не зашел. Кто-то из наших поддался соблазну, и в вагоне запахло пирожками.

— Восстает из пепла выпивший народ, — захрипел Микроб песню Чижа.

Дальше была равнина, поля, черные, как смоль, аккуратные каменные домики — совсем не такие, как у нас. Промелькнули даже украинские хаты с маленькими окошками и горбатыми крышами.

Восстали динамовцы, почти все, как огурцы — зеленые и в пупырышку. Никто не буянил, не носился, все мучились головной болью, даже Микроба угомонили, чтобы не звучал. Двенадцать литров «Ессентуков», предусмотрительно мною закупленных, были восприняты, как родниковый ключ, найденный в пустыне умирающим от жажды путником.

— Молодец, Саня! — похвалил меня Киря, залпом выпив полбутылки. Шпала печальными глазами смотрел, как главный тренер, подумав, решил бутылку добить. — Есть от тебя толк!

В обед поезд подъехал к Мелитополю, и перрон заполонили люди с вяленой и копченой рыбой. Тут близко Азовское море, и многие местные жили рыбным промыслом. В вагоне запахло копченостями.

Потом мы ехали по узкой полоске суши, слева и справа были лиманы, а прямо возле нас низко-низко над водой летела стая бакланов, вытянувшись в линию.

— Гляньте, это ж мы! — донеслось из соседнего купе. — А вот Виктор Иванович, наш вождь!

— Вожак, балда! А вот, гля, Микроб в конце пристроился! Подождите, вы куда, крылышки маленькие…

Грянул хохот.

И снова степь. В три дня мы остановились в Симферополе, а в полпятого я наконец увидел море — неприветливое, темно-сизое, под цвет нависших туч, дальше были озера, поросшие тростником. Сколько здесь лебедей! Десятки, да нет! Сотни!

Минут через десять мы прибыли на первый путь крошечного вокзала, стоящего на пустыре, окруженном многоэтажками, построенными еще в 80-х.

Южные города, опустевшие в мертвый сезон, хотя и вызывали у меня меланхолию, все равно обладали каким-то неописуемым магнетизмом.

Стоило выйти первым динамовцам, как к ним сразу спикировали таксисты, окружили, загалдели, начали чуть ли не за руки хватать, но потеряли интерес, когда услышали, что нас ожидает автобус.

Я вылез на перрон из вагона, насквозь пропахший жареным и копченым, вдохнул свежесть полной грудью. Несмотря на пасмурную погоду, было очень тепло и влажно, порывистый ветер, пахнущий морем, трепал волосы. А еще я заметил, что темнеет тут гораздо позже.

Стоило погрузиться в автобус, как хлынул ливень и не заканчивался до темноты — какое уж там море! А когда стемнело, грянул гром. Посреди января! Или для Крыма — это нормально?

Поужинав и искупавшись в бассейне спорткомплекса, я вернулся в свою комнату к вечно горизонтальному Клыкову, смотрящему кино в телефоне, выключил свет и отвернулся к стене.

Завтра начинается новая жизнь, о которой я так долго мечтал. Легко не будет, это точно, но я был уверен, что все у меня получится. Сперва пробьюсь из дубля в основной состав «Динамо», потом попаду в сборную СССР, с моими-то данными почему бы и нет?

А там — здравствуй, чемпионат мира!

«Надежды юношей питают…» — проворчал Звягинцев, и мы оба уснули.

— Я тебе сейчас ухо отгрызу, — пригрозил мне Матвеич, Андрей Матвеев, огромный нападающий, напоминающий Артема Дзюбу.