– Рамирес. – Она слегка кивнула, приветствуя меня.

Я кивнула в ответ.

Холмс присела рядом со мной, глянув на детей.

– Женщина, позвонившая по «девять-один-один»… она что, пьяна?

– Да, именно поэтому она осталась в моей машине и звонила всем, кому нужно. – Я нахмурилась, поймав укоризненный взгляд Холмс, и пояснила: – На сегодня была назначена ее свадьба. Мы затащили ее в бар и напоили.

Холмс удивилась – и не нашлась что добавить.

– Она имела нулевой контакт с этими детьми и окрестностями. Даже не открывала дверцу машины.

– Хорошо. Сара? Эшли? Сэмми? Меня зовут детектив Холмс. Как вы себя чувствуете, ребята?

Девочки настороженно оглядели ее от влажных, как от дождя, светлых волос до грубых служебных ботинок – и сдвинулись так близко друг с другом, что Сэмми почти исчез из виду.

На сей раз оказалось тяжелее сидеть и бездельничать, дожидаясь, пока Холмс примет решение и даст указания своим подчиненным и парамедикам. Одному из полицейских, отцу семейства, поручили заботу о Сэм– ми и Эшли, и пока врачи осматривали их и сопровождали к машине «Скорой помощи», он мягко общался с ним, добившись в итоге от детей натянутых улыбок. Сара следила за ними, пока все они не скрылись в салоне, и даже тогда с видимой неохотой отвела взгляд.

Холмс пристально посмотрела на девочку, потом, поймав мой взгляд, выразительно склонила голову в сторону Сары. Она тоже заметила затаенную мрачность детского взгляда. Ее травмы явно отличались от синяков Ронни; в них таилось нечто превосходившее только физическую боль, какие-то мучительные психологические осложнения. Поднявшись со ступеньки, я осторожно подошла к краю крыльца и запрыгнула на перила напротив качелей, став благодаря этому ближе к Саре, но не посягнув на ее личное пространство.

– Сара, – мягко спросила я, – когда твой отчим начал обижать тебя?

Она вздрогнула и сумрачно нахмурилась, но потом осознала, что никто из нас не намерен осуждать или обвинять ее, и тогда ее плечи поникли, а глаза наполнились слезами.

– Незадолго до рождения Сэмми, – прошептала она, – мама тогда очень сильно болела, и он сказал… сказал, что она н-не с-стала бы в-возражать… что ему это необходимо. Но потом она выздоровела, а он все равно продолжал приставать ко мне. Мне хотелось остановить его, и я собиралась рассказать маме, н-но он… он с-сказал, если я не буду слушаться, он пойдет к Эшли.

По ее щекам заструились неудержимые слезы, и мне мучительно захотелось обнять ее, защитить от всего мира, хотя бы на несколько минут. Но вместо этого я лишь покрепче сжала перила.

– Я ничего не сказала, – задыхаясь, продолжила она, – так ничего и не сказала.

– Ох, mija…

Сара спрыгнула с качелей и бросилась ко мне, обвила тонкими руками мою талию и уткнулась лицом мне в грудь. Издав приглушенный стон и подавив волнение, я просунула ногу между стойками перил и уцепилась за одну носком, чтобы не свалиться с крыльца. Мягко поддерживая девочку за спину одной рукой, чтобы она не чувствовала себя в ловушке, я поглаживала другой рукой ее спутанные золотисто-каштановые волосы, бормоча по-испански какие-то утешительные слова.

Я невольно слышала, как подъехали очередные машины, потом услышала голоса Эддисона, Хановериана и Стерлинг – та, по-прежнему сидя в машине, сообщила им последние новости. Выбросив из головы их разговоры, я сосредоточилась на плачущей на моей груди девочке.

– Мне очень жаль, Сара, что тебе пришлось пережить это, – прошептала я, стараясь соразмерять движение моей руки с успокаивающим дыханием. Постепенно Сара тоже начала дышать спокойнее, и я продолжила: – Тебе не следовало скрывать это, но ты поступила как хорошая сестра, защищая Эшли. И ты так умело оберегала их сегодня вечером – и Эшли, и Сэмми… Я понимаю, как тебе нелегко.

– Одна из моих одноклассниц… ее папа поступал с ней так же, – пробормотала она, не отрывая лица от моей футболки. Да, Гвидо и Сэл изменятся необратимо. – Она рассказала всё нашей учительнице и школьной медсестре. А ее мама сказала всем, что она солгала, что она просто пыталась навлечь на них неприятности.

– Мне очень жаль, Сара.

– Я рада, что он умер, – судорожно вздохнув, выдавила девочка и зарыдала с новой силой. – Извините, я понимаю, что это неправильно, но я вправду рада.

– Сейчас, Сара, после такого долгого и страшного вечера ты можешь позволить себе чувствовать все, что угодно, – я сжала ее плечо, – и ничего плохого в этом нет.

– Она знала. Ангел знала, что он делал. Хотя я никогда никому не говорила.

– А кто-нибудь спрашивал тебя об этом? Может, кто-то в школе?

Сара слегка выпрямилась, но продолжала обнимать меня за талию.

– Гм… – Ее ресницы слиплись в маленькие пики; мокрые от слез, они потемнели, сменив золотисто-рыжий цвет на темно-каштановый. – Пару месяцев назад во время урока физкультуры у нас проверяли позвоночники, – подумав, ответила она, – медсестра и одна дама из консультантов осматривали нас в кабинете физрука. Нам велели снять футболки. Потом, на пятом уроке, меня вызвали в медпункт. Мой консультант спросила, всё ли у меня в порядке дома.

– А ты не помнишь, задавала ли она конкретные вопросы? Имелись ли какие-то показатели, позволившие им заподозрить что-то плохое?

– Он… он держал меня очень крепко, – густо покраснев, призналась Сара, – от его пальцев оставались синяки.

– Никогда больше, – напомнила я ей, – он не тронет тебя и никогда не тронет Эшли.

Холмс рассеянно кивнула, не отрывая взгляда от записей в блокноте; она помрачнела от гнева, но пыталась скрыть его ради Сары.

– Так что ты ответила консультанту? – спросила я, дождавшись очередного согласного кивка девочки.

– Я сказала, что едва не упала, убирая посуду, а мой отчим успел схватить меня до того, как я ударилась. Понимаю, мне не следовало врать, но…

– Но ты защищала себя и сестру. Сара, я ни в чем не обвиняю тебя. Ты поступала так, как тебя вынуждали обстоятельства, особенно после того, что увидела, какие неприятности случились у твоей одноклассницы, попытавшейся сказать правду.

– Да, я только об этом и думала, – призналась девочка. – Она сказала правду, а все принялись ругать ее… и что могло бы случиться, если б… – Она глубоко вздохнула и покачала головой. – А через пару дней меня опять вызвали в медпункт, и там я увидела ка– кую-то незнакомую сотрудницу из службы опеки и нашего школьного консультанта. Я сказала им то же самое. Она… она спросила, не могла бы я показать им эти синяки, но я… я отказалась. У меня уже появились новые синяки, и я поняла, что они догадались, но я также знала, что они не могут заставить меня показать их, не получив разрешения от моей мамы.

– Сара, как ты думаешь, твоя мама давала ему разрешение? – спросила Холмс.

Девочка опять задрожала, и я, стараясь передать ей ощущение сердечного понимания и безопасности, мягко прижала ее к себе, обняв двумя руками.