ЖИВЕТ РАЗЛУЧНИЦА! – орала близняшка.

Я открыла дверь. Это была Селинша, кто бы сомневался. Иден.

– Что вы делаете? – сказала я.

– Рассказываю людям, которым не повезло жить рядом с вами, кто вы такая на самом деле, – сказала она.

Она повернулась обратно к улице и заорала:

– ЗДЕСЬ ЖИВЕТ ВОУКНУТАЯ[22] ДЕГЕНЕРАТКА, КОТОРАЯ ИСПОЛЬЗУЕТ ПАНДЕМИЮ КАК ШИРМУ ДЛЯ РАЗВРАТА!

На другой стороне улицы у своих домов кучками собрались соседи. Там были Стив и Карло, Мари и Джахаранах, Мэдисон и Эшли. Я помахала им. Они помахали в ответ.

– Все нормально, Сэнд? – окликнул меня Джахаранах.

– Пока да, – сказала я. А потом тоже начала орать: – ВОЗЛЕ МОЕГО ДОМА ОРЕТ НЕДОТЫКОМКА!

– Как вы меня только что назвали? – сказала Иден Пелф.

– ОНА ГОРЛИЦА! – орала я. – СЕРДЕЧНЫЙ КОРЕНЬ! ХРУСТАЛЬНАЯ ПУГОВИЦА!

– Хватит меня обзывать! – сказала она.

И расплакалась.

– Что значит «недотыкомка»? – сказала она. – Как вы смеете называть меня недо… тыканной?

– Слушайте, хотите чашку чая? – сказала я. – Постойте здесь. Я вынесу.

– Я ХОЧУ, ЧТОБ ТЫ СДОХЛА! – заорала она сквозь слезы.

Она уже рыдала.

– Что вы сделали с моей матерью? – спросила она между всхлипами.

– Ваша мать до сих пор не нашлась? – сказала я.

– Нашлась, – сказала Иден. – Она дома. Но типа… Типа, хоть она и вернулась, мы ее больше не узнаем.

Не успела я отступить, как она рухнула на меня, заливаясь слезами, и вцепилась мне в руку.

– О боже! – сказала я. – Нет.

Я развела руки в стороны.

– Мне нужно где-то присесть, – сказала она. – Кажется, я сейчас упаду в обморок.

Я настежь распахнула окна гостиной и усадила ее там. Пошла помыть руки. А когда вернулась и встала в дверях, она уже осматривала полки.

– Так много книг, – сказала она.

– Гораздо меньше, чем было, – сказала я. – Я потихоньку их сбагриваю.

– Зачем? – сказала она.

– Старею, – сказала я.

– Звучит стремно, – сказала она.

– Спасибо, – сказала я.

– Вы эр-и-дэ? – сказала она. – Я – да.

– Не знаю. Я – что? – сказала я.

– Это значит «работаю из дома», – сказала она.

– А, ну да, – сказала я. – У меня во дворе мастерская.

– Что, в том старом сарае? – сказала она.

– В том старом сарае, – сказала я.

– Чем вы занимаетесь? – сказала она.

– Я художник, – сказала я.

– Декоратор?

– Нет, – сказала я. – Другого рода.

– Ушли в отпуск за свой счет? – сказала она.

– Нет, – сказала я. – На аварийном запасе.

– Я тоже была поначалу, – сказала она. – Но потом в прошлом году мы получили новый крупный контракт, так что у админа крыша поехала, и нам пришлось организовывать мероприятия, в которых мы совершенно не шарили и постоянно лажали.

– Понятно. Вы с чем чай пьете? – сказала я.

– Не хочу чая, – сказала она. – Ничего не хочу. У всего ужасный вкус.

– А, – сказала я. – Ой-ой-ой.

– Будто гниль какая-то, – сказала она. – У меня жжение и запах в носу: все кажется одинаковым. Уже два месяца. Не хочу больше никогда ничего есть.

– Долго болели? – сказала я.

– Совсем не болела, – сказала она. – Я не болею. Просто однажды почему-то перестала чувствовать вкус, как раньше. А теперь даже не чувствую вкуса еды с насыщенным вкусом – к примеру, чего-нибудь пикантного. Не говоря уж о том, чтобы с удовольствием съесть кусок хлеба.

– Пройдет, – сказала я. – Вроде бы они появляются со временем – вкус и запах.

– А если не появятся? – сказала она.

– Возможно, вам придется немного пожить с такой перспективой, – сказала я.

Ее лицо исказилось от отчаяния.

– Ненавижу, – сказала она. – Я хочу чувствовать вкус еды так же, как раньше. Хочу, чтобы все стало, как раньше.

Я села на подлокотник самого дальнего кресла в другом конце комнаты.

– Сейчас вы отпустите какую-нибудь шутку насчет того, что я теперь безвкусная – как Ли делает, – сказала она.

– По-моему, все мы сейчас под очень сильным давлением, – сказала я. – По-моему, в воздухе многовато эмоций, и не только потому, что столько людей болеют. По-моему, нас окружает бездна отчаяния и злобы – еще больше, чем раньше.

– Ка-вэ-эс[23], я не злюсь, – сказала она, вытирая рукавом слезы.

Она сказала это злобно.

– По-моему, мы уже лет пять впитываем злобу как губки, – сказала я. – Вы же не первая стоите возле моего дома и орете.

– Так вы уже разрушали чью-то семейную динамику? – сказала она.

– Как-то раз, за пару лет до нашей эры – в смысле, до ковида – я сидела на стуле, на котором сидите сейчас вы, и просто читала книгу, – сказала я. – А на улице начали вопить мужчина и женщина, которых я не знала и никогда больше не видела. Через минуту до меня дошло, что они вопят прямо в окно моей гостиной. На меня. Поэтому я открыла окно и спросила, в чем дело. Женщина сказала, что моя гостиная ее просто бесит. А мужчина обозвал меня лентяйкой. Я понятия не имела, о чем они. Потом до меня дошло, что их бесили мои книги.

– Они орали на ваши книги? – сказала Иден Пелф.

– Прикол, – сказала я. – В детстве мне казалось, что облицевать всю комнату книгами – самое захватывающее, что можно с ней сделать.

– Что вы им ответили? – сказала она.

– Что считаю книги очень важной вещью, – сказала я.

– Почему? – сказала Иден.

– Гм, – сказала я. – Ну, потому что я так считаю. И они обозвали меня мразью, пустым местом, а я ответила, что место никогда пустым не бывает. И мужчина велел мне завалить хлебало, а женщина сказала, чтобы я перестала ему дерзить, после чего они ушли. А я вернулась к своей книге.

– Нет, я имела в виду, почему книги важны? – сказала она.

– Помимо того, что они доставляют удовольствие? – сказала я. – Потому что… гм… потому что это один из способов представить себя кем-то другим.

– А зачем нам это вообще? – сказала Иден.

– А почему бы и нет? – сказала я.

– Так вот что вы сделали с нашей матерью? – сказала она.

– Пф-ф, – сказала я.

Иден стала изучать взглядом комнату до самого потолка и дверей, ведущих вглубь, словно искала улики – словно пыталась установить, не держу ли я где-нибудь у себя взаперти других матерей. Но потом…

– О! – сказала она.

Она взяла книгу с полки рядом с собой.

– «Феи из Коттингли»! – сказала она. – Откуда вы знаете про «Фей из Коттингли»[24]?

– А, фейковая новость столетней давности, – сказала я.

– Даже не верится, – сказала она.

Она села и пролистала книгу.

– Я их обожала, – сказала она. – Я делала о них проект. Все это было связано с последствиями войны. Столько погибших, и людям хотелось верить, что феи реально существуют. Сто лет про них не вспоминала.

Она положила книгу на колено.

– Что поражает, – сказала она, – никто очень долго не мог доказать, что это фальшивка, включая того чувака, писавшего про Шерлока Холмса, – я имею в виду книги, а не сериал, так вот, он сказал, что, глядя на эти фотографии, британцы «выбирались из грязной колеи». В общем… ему не хотелось, чтобы фотки оказались фальшивкой. Он верил в привидения и всю эту дичь.

Она снова раскрыла книгу.

– Я тащусь от того, что у фей на снимках очень современные – в смысле, для того времени – стрижки, смотрите…

Она широко раскрыла книгу и протянула ее мне.

– …А на этом фея, на которую смотрит девочка, не помню, которая из них, Эмили или вторая, преподносит ей цветок, и это выглядит совсем реалистично – они были на редкость смышлеными! В смысле, это же просто дети, которым было нечем заняться летом. И они одурачили весь свет. Подумать только, у вас есть книга про них! Когда я была маленькой, в смысле, ровесницей Амели, я реально в них верила – не просто в тех, что на этих фотках, а в принципе. Если вдуматься, как серьезно я в них верила… Когда на кустах шелестела листва, мне казалось, что вот так же и они разговаривают друг с дружкой. Но, разумеется, в то же время я знала, что это неправда. Я с большим удовольствием делала про них проект – по рисованию, в шко…

Она чересчур перегнула корешок, и книга у нее в руках развалилась на две части.

– О, нет. Ой! Простите, пожалуйста!

– Ничего, – сказала я. – Право же, не волнуйтесь. Совершенно не волнуйтесь.

– Мне так неловко. Я ее испортила. Я достану вам другую, – сказала она.

– Не нужно, – сказала я. – На самом деле, можете взять ее себе, если хотите. Обе половинки. Мне больше незачем ее перечитывать.

Она уставилась на меня.

– Что, насовсем?

– Да, – сказала я.

– Нет, я не могу, – сказала она.

– Решайте сами, – сказала я. – Если хотите. Или она отправится в переработку.

Иден снова расплакалась.

– Простите, – сказала она. – Это ведь само представление о феях, пусть даже нереальных, сдано в переработку. И эти девочки столетней давности… когда-то реальные девочки…