«Пир'горой» состоял из переварено-подгоревшей картошки, магазинных рыбных котлет и салата из морской капусты даже не выложенного из консервной банки на тарелку. Но всего этого, не особо привередливый к еде, Юрий Венедиктович как будто и не замечал, покорно кивая головой под потоком сыплющихся на его голову слов и терпеливо пережёвывая невкусную еду. В чём дело, и что происходит, Андрей не понял своим ещё детским умом, а догадался каким-то сыновним, уже просыпающимся мужским чувством, когда его вечером пораньше отослали в свою комнату. Спать. Провалившийся в сон, как в глубокую, тёмную яму, Андрей проснулся почти сразу же, от дико-волчьих стонов «тёть Грани» и сдавленных хрипов отца: «тише ты!, что ты так?, ненормальная!, не одни же мы!»

Несмотря на «титанические» усилия всех троих, невольно проживающих под одной крышей людей, сохранять видимость мира и благополучия, всё становилось хуже и хуже с каждым днём. Прошло, пролетело то жаркое, то резко прохладное лето, которое Андрей полностью прожил на даче, куда мачеха, ненавидящая это место всеми фибрами души, даже не казала своего нахально вздёрнутого, вечно к чему-то принюхивающегося носа. Наступила тоскливая московская осень, а за ней беспросветно унылая зима. Андрей голодал. Школьных завтраков категорически не хватало быстро растущему организму подростка, а «тетя Граня», ближе к весне, уже наотрез, в открытую, отказывалась «кормить этого ублюдка».

– Да как ты смеешь?! – в голос орал на неё, редко появляющийся дома, придавленный непомерно возросшими служебными обязанностями Юрий Венедиктович, отдавая Андрюше приготовленное для него или пытаясь приготовить еду сам и накормить себя и сына.

– А вот так! – не менее истошно, дерзко, так, что в уголках рта вскипала пена, орала в ответ, так и не зарегистрированная в загсе сожительница, – я тебя не просила его сюда привозить! – резко, двумя руками отбрасывая назад свои вечно распущенные длинные патлы, отчего её короткий домашний халатик распахивался чуть не до пупа, обнажая рельефно обтянутые кожей грудные рёбра и почти вываливающиеся, низко висящие, похожие на наполненные водой воздушные шарики, грудные железы, – пусть бы там жил! Нахрена ты его сюда «приволок»?! Вот и корми его сам, а мне он на хер не нужен!

– Он здесь хозяин, это его дом, – угрожающе затихающим голосом начинал отец.

– Вот, именно! Вот именно! – тут же почуяв «опасность» начинала лить «крокодильи слёзы» хитрющая баба, – вы то оба здесь, и хозяева с пропиской, и вообще…, а я так и не понять кто! Ни на работу не устроиться, ни вообще…, хоть из дому не выходи, чтобы менты за просроченную регистрацию не выслали…

– Чего ты несёшь! – из раза в раз, недоуменно возмущался отец, – я ж тебе недавно продлил…

– Так это же всё так и временная! – тут же перебивала его Глафира, – ты уж скильки разив мне обесцаешь на постоянно? А про загс, сколько раз уже говорил? Скильки мени ще трэба чикаты?

– Ну раз обещал, значит сделаю, – виновато опускал голову, вновь обескураженный и «обезоруженный» блудный мужик, – вот как время будет…, а то на работе и то, и это…

– Да! Конечно, Юрочка, я понимаю! – тут же, с готовностью вытирая слёзы, начинала «крутить хвостом» мачеха, – ты ж у нас большой начальник, столько работы, столько хлопот! Ах, боже мой, как подумаешь только, так уже и голова кругом! А тебе всё это на своих плечах, на своём горбу! – и снова непрерывно по сорочьи тараторя, предлагала, – а давайте я вам, хорошие мои, картошки пожарю или макароны сварю? Пельмени ещё есть…, магазинные правда, но ничего, есть можно!

Беда случилась на майские. Буквально перед самым открытием «дачного сезона», с крайним нетерпением ожидающий этого Андрей, огорчённо поникнув слушал успокаивающего его отца:

– Андрей! Ну чего ты? Да я ж всего на три дня в командировку! Надо мне, сильно надо, никак не могу отказаться! Сам бы, уже хоть прям сейчас всё бросил и туда…, – мечтательно закатывал взор Юрий Венедиктович, вспоминая излюбленный клочок земли, – короче так, сынок, сегодня двадцать седьмое, завтра я вылетаю, а тридцать первого, уже утром я здесь! И прямо с аэропорта поеду туда, а ты, как со школы придёшь, сразу на электричку и тоже. Справишься ведь? Большой уже…, – опять мечтательно посмотрев в потолок, новой, хорошо обставленной, престижной, но так же, как и старая, не любимой, квартиры на Котельнической набережной, – мы с тобой, на нашей дачке, за майские, столько дел переделаем…

Слушавшая их разговор, как проглотившая горькую микстуру, «мамашка», после отъезда отца, как будто поставила цель, за эти три дня, уморить Андрея голодом. Постоянно толкущаяся на кухне, непрерывно что-то жующая уставившись в постоянно работающий телевизор, Глафира, с неожиданной для её ручонок силой, без слов, стиснув зубы, выталкивала пытающегося проникнуть на кухню «врага».

– Ты не имеешь права! – со слезами протестовал изнемогающий от недоедания подросток, – я всё папе расскажу! – кричал он, прямо в злорадно ухмыляющееся, зачем то обильно намазанное тональным кремом и раскрашенное лицо.

– Расскажешь, расскажешь, – ядовито шипела в ответ мачеха, в очередной раз, победоносно выталкивая его в коридор и закрывая кухонную дверь с многократно потрескавшимся, заклеенным лейкопластырем, стеклом.

Так и не уснувший всю ночь, Андрей прокрался на кухню уже почти перед рассветом последнего дня перед первомайскими праздниками. Потихоньку открыв холодильник вытащил из него тарелку с толсто нарезанными ломтями буженины и варёной «останкинской», достал из деревянной хлебницы подзачерствевшую краюху, и стал судорожно запихивать в себя попеременно откусываемое, давясь, чавкая и хлюпая носом.

– Ага…, вот значит как, – раздался за спиной спокойно равнодушный голос Глафиры, – ты значит, Андрюшечка, на самом деле сильно оголодал? И вправду очень кушать хочешь? – притворно-ласково вопросила наивно захлопавшего глазами, переставшего жевать подростка, бессовестная тварь, – ну уж если так, раз такое дело, – подходя и небрежно вытаскивая из детских рук недоеденные куски, – я тебя покормлю утром, досыта накормлю.

– Правда?! – не веря своим ушам вылупился на неё покрасневшими от бессонницы глазёнками наивный ребёнок.

– Конечно, конечно, – таким же спокойным тоном уверила его «тётя Граня», – зачем мне тебя обманывать? Вот прямо сейчас и займусь приготовлением пищи для тебя…, достойной…, а ты иди, поспи пока ещё, а то ночь ещё совсем.

Согласно кивнувший в ответ Андрюша, еле удерживаясь на заплетающихся от неожиданно навалившегося сна ногах, доплёлся до своей комнаты и не помня себя упал на кровать. Проснулся он уже довольно поздно, отчётливо понимая что в школу непоправимо опоздал. Еле пересиливая дикую головную боль поднялся с кровати, и, по приобретённой под дяди Вовиным руководством привычке, заправил постель. Потом сходив в туалет и в ванную,