— Это все выдумки журналистов! Но знаний, конечно, мне хватает, как вы догадываетесь. Я хорошо разбираюсь в существующих законах и, главное, умею их применять. Но самое забавное состоит в том, что, опираясь на статьи законов, вполне реально доказать их полную несостоятельность. Пользуясь этим, можно заварить такую кашу, что всему миру не расхлебать, если, конечно, не найдется хотя бы одна трезвая голова. А она как раз перед вами — из меня получится весьма дальновидный политик. Мой принцип — разделяй и властвуй! Вот так-то, господа.

— И ваше окружение поддерживает подобные планы? — поинтересовался доктор Бах.

Девушка пожала плечами.

— Конечно, нет. Любыми методами они стараются помешать мне. Это и не удивительно. Еще древние римляне говаривали: «Homo homini lupus est»[14]. Но я хорошо умею расправляться с противниками. Вы же читаете газеты — поэтому наверняка знаете о некоторых громких процессах. Думаю, что смогу извести под корень любую крамолу.

Подобные речи в устах существа неземной красоты казались не только неуместными, но даже кощунственными. Дэниел Скотт изумленно смотрел на нее, почти не раскрывая рта, тогда как доктор Бах старательно направлял беседу в нужное ему русло. Так, он затронул проблемы войны и мира и услышал в ответ:

— Если для достижения поставленной мною цели потребуется война, что ж, значит, таков ход истории. Без жертв ничего не достигнешь, но при этом целесообразно, чтобы расплачивался кто-то другой. — Она рассмеялась собственной шутке.

Поражал неприкрытый цинизм ее высказываний. Любая тема рассматривалась ею с точки зрения махрового эгоцентризма. На первое место выдвигалось гипертрофированное понимание собственной значимости.

Дэниел Скотт вздохнул с облегчением, когда мисс Зелас отправилась, наконец, отдохнуть, и спросил доктора Баха:

— Интересно, сколько в ее словах было пустой бравады?

— Ни капли, — уверенно ответил Герман Бах. — Здесь налицо явные признаки паранойи, отягощенной манией величия. Она больна и нуждается в лечении. Но подобные больные не допускают даже мысли о своем нездоровье. Для общества, в сущности, они не представляют опасности, если в их руках не оказывается власть. В случае Киры Зелас все осложняется тем, что у нее-то как раз имеются огромные возможности для осуществления любых бредовых замыслов. Я имею в виду абсолютную беспринципность этого существа, многократно усиленную быстрым аналитическим умом, присущим, скорее, не человеку, а компьютеру. Ее необходимо остановить!

Решительные слова старика застали Дэниела врасплох.

— Но что мы можем сделать? — растерянно спросил он.

— Вы прекрасно это знаете, — неумолимо ответил доктор Бах. — Просто все ваше естество противится необходимости делать операцию. Но, поймите, это единственный выход!

— Есть еще опека! — из последних сил сопротивлялся Скотт.

— Для этого надо доказать ее недееспособность, коллега, — насмешливо проговорил старый врач. — А кто поверит нам на слово? Фактов-то нет! Да она обведет вокруг пальца любую комиссию и повернет дело так, что нас самих упекут в психушку. Лучше подумайте, каким образом дать ей наркоз. Эта проблема посложнее прочих: вы же сами видели мои безуспешные попытки усыпить это чудовище.

Дэниел Скотт прекрасно понимал правоту доктора Баха, но все же сделал еще одну попытку:

— Давайте завтра утром снова поговорим с Кирой. Как знать, может быть, за ночь ее планы переменятся…

— Хорошо, — уступил Бах. — Попробуем поговорить, если она, конечно, не успеет удрать до этого.

Дэниел облегченно вздохнул и, приглашенный стариком заночевать у него, остался в доме Баха, чтобы — на всякий случай — быть под рукой.

* * *

Всю ночь Дэниел почти не спал. С первыми лучами солнца он, чтобы спозаранку не беспокоить миссис Гейц, сам сварил себе кофе и, взяв дымящуюся чашку в библиотеку, устроился там, просматривая газеты. Вскоре там появилась и Кира Зелас.

Ее пристрастие к черному цвету, зародившееся, по-видимому, еще во времена недавней бедности, вынуждавшей убогую модисточку выбирать немаркие тона одежды, теперь лишь усугубляло красоту нового облика. В этот ранний час черный шелк утреннего «неглиже» оттенял матовую белизну лица и подчеркивал платиновый блеск волос, выразительно выделяя на белом фоне ярко-голубые глаза и капризный рисунок розовых губ.

Дэниел подумал, что каждая женщина наверняка позавидовала бы свойству Киры обходиться без помощи косметики, являя в то же время образец идеального — для любой секунды суток — макияжа. Он пожалел, что по сути своей натуры не является Мефистофелем: тот продал Фаусту молодость в обмен на душу, а он вполне мог бы заработать огромные деньги, торгуя эликсиром красоты. Правда, возросшее количество сумасшедших, а также озверевшие визажисты существенно подорвали бы его коммерцию.

Прекрасно сознавая силу своего обаяния, девушка устроилась напротив молодого врача и приступила к атаке.

— Я вернулась сюда, Дэниел, только из-за вас, — мягко начала она. — Вы сразу понравились мне — я ощутила в вас ту силу, которая всегда притягивает женщин. Чувствую, что и я небезразлична вам. Из нас получилась бы прекрасная пара, — нежно улыбнулась соблазнительница. — Предлагаю вам разделить со мной тот путь, по которому я намерена идти. Вам не стоит бояться осложнений: политическую борьбу я освоила в совершенстве. Но мне нужна опора, и вы, со своим пониманием добра и зла, станете моим прибежищем в этом порочном мире.

Скотту казалось, что от нее можно ожидать чего угодно, но только не подобного предложения: он оказался беззащитен перед ним. Сердце рвалось безоглядно подчиниться желаниям этой удивительной девушки, он весь пылал — но, казалось, в висках безостановочно отдается только одно слово: «Думай! Думай! Думай!»

Не дождавшись мгновенного ответа, Кира Зелас поднялась, подошла к нему и, положив руки на плечи, внимательно заглянула в глаза.

— Завтра я возвращаюсь в Вашингтон, — тихо сказала она. — Надеюсь, любимый, мы поедем вместе.

Она бесшумно вышла из библиотеки.

Постепенно Дэниел Скотт успокоился. Сердце перестало выпрыгивать из груди, дыхание восстановилось, и он с удивлением понял, что может вполне трезво оценивать ситуацию — с уходом Киры Зелас пропало и наваждение.

В библиотеку нерешительно заглянул доктор Бах.

— Мне казалось, вы не один, — заметил он, входя, наконец, в помещение. — Я ошибался, друг мой?

Скотт покачал головой.

— Нет. Отсюда только что ушла Кира. Она зала меня с собой в Вашингтон, — чуть дрогнувшим голосом сказал он. Увидев ужас на лице старика, он поторопился его успокоить: — Я не поеду, хотя она будет ждать ответа до утра.

Герман Бах без сил рухнул в кресло.

— Она сильнее вас, Дэниел! Но если вы не сможете выстоять перед ее напором, все будет кончено! С вами, во всяком случае: вы ведь не сможете идти по трупам. А я не знаю, чем помочь вам. — Старик в отчаянии сжал руки. — То есть, конечно, знаю, но совершенно не представляю, как это осуществить?!