— Эй, дед, судя по всему, сегодня холоднее, чем мы рассчитывали, — сказал я Амосу, стравливая ему буксирный канат. — Сплошные облака, солнца нет, дождь собирается. Может, выберем более удачный день?

— Нас будут ждать на общественном причале, — возразил дед, хватаясь за канат.

— Как хочешь. Хорошо, что прилив нам помогает. Можем не опасаться мелей. Мы будем двигаться по прямой с максимальной скоростью, какую можно выжать из мотора.

— То есть я должен мчаться с ветерком до самого Коллетона? — спросил дед.

— Во всяком случае, туда тебе нужно прибыть на двух лыжах, — заметил я.

— Разумеется. После пробега я собираюсь показать зрителям несколько трюков на воде.

— Давай только без этого. И запомни, я буду подкармливать тебя апельсинами.

— Что-то не слышал, что водные лыжники едят в пути апельсины.

— Просто ты давно не вставал на лыжи, — крикнул я, перекрывая шум мотора, работающего на холостых оборотах. — Как-никак, тебе предстоит покрыть сорок миль, а на это нужны силы. И следи, чтобы апельсин не ударил тебя по голове, иначе нам придется хоронить тебя в открытом море.

— Не смеши меня, — захорохорился дед.

— А ты мотай на ус, что тебе тренер говорит. — Я поднял вверх оба больших пальца. — Ну что, старик, готов?

— Не называй меня стариком, — потребовал дед.

— Не буду, если продержишься молодцом до самого Коллетона, — пообещал я, глядя на его задранные к небу водные лыжи.

— И как ты будешь называть меня после этого?

— Неистовым стариком.

Люк взял с места, и мы поплыли на юг вдоль берега, где собралась кучка зрителей, желающих увидеть начало дедова пробега. Раздались приветственные возгласы. Держась за канат, дед плавно встал над водной поверхностью. Он направил лыжи к берегу, обрызгав собравшихся, и, довольный, повернул обратно к лодке.

— Давай без фокусов! — велел я деду, но он уже вошел в раж.

Амос лавировал вправо и влево, начинал бежать, как на настоящих лыжах, и оказывался почти вровень с лодкой.

— Мальчишки любят пошалить! — веселился он.

Дедовская клоунада продолжалась, пока мы не достигли Стенсил-крик и не оказались в водах Южной Каролины. Дед просто держался за канат и позволял силе мотора нести его вперед. Я следил за дедом, Люк — за навигационными знаками. Мы проходили мимо небольших островов; места эти изобиловали мелями. Без солнца зелень деревьев приобрела черный оттенок, а цвет моря из изумрудно-зеленого стал серо-стальным. Лучи еще силились прорваться сквозь нагромождения кучевых облаков, но вдалеке, на севере, собирались зловещего вида грозовые тучи.

Позади лодки на своих лыжах несся наш упрямый дед. Он держался стойко; его тонкие, но сильные руки и ноги напоминали карандаши. На теле Амоса не было ни единой лишней жиринки; о таких телах обычно говорят «сжатая пружина». Мышцы рук и предплечий были напряжены, являясь своеобразным продолжением туго натянутого буксирного каната. Лицо, шея и кисти рук были прокопчены солнцем, а плечи сохраняли изначальную белизну кожи. Постепенно вокруг становилось темнее и холоднее, и тело деда все больше приобретало голубоватый оттенок. Мне почему-то вспомнились голубоватые крапинки на яичной скорлупе диких птиц. После десятой мили дед начал дрожать. От недавней бравады не осталось и следа, за нами на водных лыжах ехал уставший старик. Но он по-прежнему стоял на удивление прямо.

— Амос напоминает смерть после разминочных упражнений, — сказал Люк. — Брось ему апельсин.

Я открыл складной нож, вырезал в апельсине лунку, затем перебрался на корму и поднял апельсин над головой. Дед кивком показал, что понял мое намерение.

Я подбросил апельсин в воздух, но не рассчитал высоту. Апельсин прошел слишком высоко. Дед подпрыгнул, надеясь его поймать, и едва не потерял равновесие.

— Не надо прыгать! Жди, когда апельсин к тебе подлетит, — крикнул я деду.

Подбирая оптимальную высоту и скорость, я подарил волнам еще три плода. Четвертый дед схватил с ловкостью бейсболиста, от успеха которого зависел исход игры. Люк торжествующе помахал ему рукой. Дед с жадностью высосал из апельсина весь сок и только тогда кинул желтоватую мякоть в воду. Такой перекус и в самом деле придал Амосу бодрости и сил. Дед стал подскакивать, держась за канат одной рукой, пока мы не напомнили ему, что силы надо беречь.

— Пятнадцатая миля, — сообщил Люк, когда мы прошли мигающий сигнальный буй, отмечавший вход в Ханаханский пролив.

Бывают моменты, когда понимаешь, из какого теста сделана твоя семья. То был как раз один из таких моментов. В глазах деда мы с Люком видели решимость и твердость характера, записанные в генофонд Винго, и это заставляло нас испытывать гордость, что мы его внуки. На двадцатой миле деда уже заметно трясло. Его глубоко посаженные глаза помутнели. Однако лыжи по-прежнему скользили по зеркалу воды. Пусть он дрожал от холода и усталости, но держался прямо и по-прежнему был полон желания приплыть в Коллетон.

Мы достигли Коллетонского пролива, и тут дед не выдержал. Поднялись волны — предвестники скорой бури. На севере небо то и дело прочерчивали молнии.

— Дед свалился, — крикнул я Люку.

— Давай к нему, — скомандовал брат, разворачивая лодку.

Описав широкую дугу, Люк перевел мотор на холостые обороты.

Мы приблизились к деду. Я прыгнул, держа над головой апельсин и стараясь, чтобы соленая вода не залила проделанную в кожуре лунку.

— Как ты, дед? — спросил я, подплывая к нему.

— Сассер прав, — едва слышно отозвался Амос. — У меня судороги.

— Где у тебя судороги? Ты, главное, не волнуйся. Тебе крупно повезло. Не каждый водный лыжник возит с собой массажиста.

— Я весь — одна большая судорога, — жаловался дед. — Пальцы ног. Даже зубы свело, хотя они искусственные.

— Съешь апельсин, ложись на спину, а я разомну тебе тело.

— Бесполезно. Судя по всему, меня этот пробег доконал.

Я принялся растирать ему руки и шею. Брат подгреб к нам.

— Люк, дед утверждает, что выдохся.

— Это правда, Люк, — подтвердил Амос.

— Тогда, дед, у тебя серьезная проблема, — заявил Люк.

— Что еще? — простонал дед, не то от боли, не то от моего массажа.

— До Коллетона всего десять миль. Их легче преодолеть на лыжах, чем вплавь, — пояснил Люк.

Он достал из кармана свое водительское удостоверение и поднял вверх.

— Такая же штучка ждет тебя всего в каких-нибудь десяти милях. Я хочу видеть, как вытянется физиономия у этого юнца Сассера, когда ты лихо подкатишь к причалу.

— Том, разотри мне ноги! — велел дед. — А ты, Люк, брось мне еще один сочный апельсин. Никогда не думал, что они бывают такими вкусными.