Черт побери!

Рональд Нидерман швырнул ее в комнату; она с грохотом ударилась о диван и скатилась на пол. Она почувствовала, как вся кровь прилила у нее к голове, и, шатаясь, поднялась на ноги. Ее взгляд упал на массивную треугольную пепельницу из стекла; буквально на лету схватив ее со стола, она с размаху попыталась швырнуть, но Нидерман перехватил занесенную руку. Сунув свободную кисть в брючный карман, она выхватила электрошокер, обернулась и ткнула им Нидерману в пах.

Сильный удар тока прошел по ее руке, которую держал Нидерман. Она думала, что он повалится на пол от боли, но он только удивленно посмотрел на нее сверху вниз. Глаза Лисбет Саландер изумленно расширились. Было видно, что он испытал какие-то неприятные ощущения, но боли почти не заметил. Он ненормальный!

Нидерман наклонился, отобрал у нее электрошокер и стал разглядывать его все с тем же удивленным выражением. Затем он ладонью ударил ее по щеке. Ей показалось, что ее ударили дубиной, и она рухнула на пол возле дивана. Подняв взгляд, она встретилась глазами с Нидерманом. Он с любопытством рассматривал ее, словно раздумывая, каким будет ее следующий шаг. Он был похож на кота, приготовившегося поиграть со своей жертвой.

Затем она услышала какое-то движение возле двери, ведущей в следующую комнату, и обернулась на шум.

На освещенное пространство медленно вышел он.

Он двигался, опираясь на костыль, и она увидела торчащий из штанины протез.

Левая рука у него заканчивалась бесформенной культей, на которой не хватало нескольких пальцев.

Она подняла взгляд выше и увидела его лицо. Вся левая половина, покрытая грубыми шрамами от ожогов, была похожа на лоскутное одеяло, от уха остался только краешек, брови отсутствовали. Она помнила его бодрым мужчиной атлетического сложения с густыми черными волосами, а теперь его голова совершенно облысела, а тело казалось высохшим. Роста в нем было 165 сантиметров.

— Здравствуй, папа! — произнесла она еле слышно.

Александр Залаченко смотрел на свою дочь, лицо его не выражало ничего.

Рональд Нидерман зажег верхний свет. Он проверил, нет ли у нее другого оружия, ощупав ее одежду, затем поставил на предохранитель ее «ванад» и вынул из него магазин. Залаченко прошел мимо нее, волоча ноги, сел в кресло и взял пульт управления.

Взгляд Лисбет упал на экран телевизора, который стоял у него за спиной. Залаченко щелкнул кнопкой, и Лисбет вдруг увидела мерцающее зеленое изображение той части усадьбы, которая находилась за скотным двором, и кусочек подъездной дороги. Камера ночного видения. Они знали, что она сюда едет.

— Я начал уж было думать, что ты не решишься сунуться, — сказал Залаченко. — Мы наблюдали за тобой с четырех часов. Ты задела почти что все сигнальные устройства, которые есть в усадьбе.

— Детекторы движения, — сказала Лисбет.

— Два на подъездной дороге и четыре в роще за лугом. Ты устроила свой наблюдательный пункт точно в том месте, где у нас установлена сигнализация. Оттуда открывается лучший обзор усадьбы. По большей части туда забредают лоси или косули, иногда люди, собирающие ягоды. Но человек с оружием в руках у нас тут редкое явление.

Он помолчал секунду.

— Неужели ты и впрямь думала, что Залаченко может поселиться в сельском домишке без всякой защиты?

Лисбет помассировала шею и попыталась встать.

— Сиди на полу, — резко приказал Залаченко.

Нидерман перестал возиться с ее пистолетом и спокойно на нее посмотрел. Приподняв одну бровь, он ухмыльнулся ей в лицо. Лисбет вспомнила разбитую физиономию Паоло Роберто, которую видела по телевизору, и решила, что лучше уж она останется на полу. Она перевела дыхание и прислонилась спиной к дивану.

Залаченко протянул здоровую правую руку. Нидерман вынул из кармана брюк пистолет и передал его Залаченко. Лисбет заметила, что это был пистолет марки «ЗИГ-Зауэр» — стандартное оружие полицейских. Залаченко кивнул. Они не обменялись ни словом, но Нидерман отвернулся, надел куртку и вышел из комнаты. Лисбет услышала, как открылась и снова закрылась входная дверь.

— Не вздумай только делать никаких глупостей! Как только ты попытаешься встать, я в тебя выстрелю.

Лисбет расслабила мышцы. Прежде чем она до него доберется, он успеет всадить в нее две, а то и три пули. Скорее всего, он пользуется боеприпасами, которые вызывают большую кровопотерю, и она умрет через несколько минут.

— Вид у тебя жуткий, — сказал Залаченко, указывая на колечко у нее на брови. — Шлюха да и только.

Лисбет устремила на него пристальный взгляд.

— Но глаза у тебя мои, — сказал он.

— Больно? — спросила она, кивнув на его протез.

Залаченко посмотрел на нее долгим взглядом.

— Нет. Теперь уже нет.

Лисбет кивнула.

— Ты бы с радостью убила меня, — сказал он.

Она не ответила. Он вдруг расхохотался.

— Я много раз вспоминал о тебе за эти годы. Приблизительно столько же раз, сколько смотрел на себя в зеркало.

— Не надо было трогать мою маму!

Залаченко захохотал:

— Твоя мать была шлюха.

Глаза Лисбет сделались угольно-черными.

— Никакая она не шлюха. Она работала кассиршей в продуктовом магазине и старалась прожить на заработанные деньги.

Залаченко снова захохотал.

— Можешь воображать себе о ней, что тебе угодно. Я-то знаю, что она была шлюха. Она постаралась поскорее забеременеть, а потом хотела заставить меня жениться на ней. Больно надо мне было жениться на шлюхе!

Лисбет ничего не ответила. Она глядела в дуло пистолета и ждала, когда он хоть на секунду отвлечется.

— С поджогом это ты хитро проделала. Я тебя ненавидел. Но со временем это стало не важно. Ты не стоила того, чтобы тратить на тебя силы. Если бы ты оставила все как есть, я бы о тебе и не вспоминал.

— Чушь! Тебя нанял Бьюрман, чтобы ты прикончил меня.

— Это совсем другое дело. Тут было деловое соглашение. Ему нужна была хранящаяся у тебя пленка, а я занимаюсь такими делами.

— И ты подумал, что я отдам тебе эту пленку!

— Да, доченька. Уверен, что отдала бы. Ты даже не представляешь себе, какими покладистыми становятся люди, когда их о чем-нибудь попросит Нидерман. В особенности если он пустит в ход бензопилу и отпилит одну из твоих ножек. Кстати, в моем случае это был бы обмен баш на баш: ногу за ногу.

Лисбет подумала о Мириам By, когда та находилась в руках Нидермана на складе под Нюкварном. Залаченко по-своему истолковал выражение ее лица: