Мэрфи ответил, что по его сведениям генерал Жиро был информирован, но что он сейчас же это проверит…

Приблизительно то же самое сказал и Макмиллан. В доверительной беседе он не скрыл опасения, что наши связи никогда не будут такими близкими, какими они должны быть: генерал Беделл Смит не говорит по-французски, а генерал Девэнк не знает английского языка. Это не способствует контактам…

В 14 час. 45 мин. я встретился с Мэрфи и Макмилланом. И тот и другой сделали мне заявление, которое можно резюмировать следующим образом.

Третьего дня мы вам сказали, что главное французское командование было поставлено в известность относительно переговоров о перемирии. Таково в действительности было наше убеждение…

В результате сделанного вами вчера заявления о том, что генерал Жиро категорически опровергает это, мы произвели расследование. Оказалось, что мы ошиблись и только сегодня условия перемирия были сообщены французскому главнокомандующему.

Мы выражаем сожаление по поводу этого недоразумения и просим передать генералу Жиро наши извинения. В свое оправдание мы сошлемся на тот факт, что в течение десяти дней мы работали исключительно интенсивно и не имели возможности проверить то, что нам казалось само собою разумеющимся.

Я принял к сведению эти объяснения… Однако факт остается фактом. Комитет освобождения был оставлен в стороне, хотя это и объяснено ошибкой. Я выразил надежду, что дальнейшие действия союзников помогут изгладить из памяти это дурное воспоминание.

В огромном энтузиазме города Орана сегодня проявляется стремление страны удвоить свои усилия, чтобы ускорить поражение врага и чтобы скорее увидеть Францию среди тех, кто доведет войну до успешного завершения и будет участвовать в преобразовании мира.

Конечно, Франция хочет, чтобы ее голос был услышан, но наша страна слишком хорошо знает, что на пятом году войны она, увы, не в состоянии выставить много дивизий, много судов и эскадрилий, количеством которых исчисляется военный вклад государств, участвующих в больших битвах. Но Франция знает и то, что война представляет единое, взаимозависимое целое, что происходит в конце войны, неразрывно связано с тем, что возникло в ее начале. Франция помнит, что в течение целого года именно ее силы (почти единственные) противостояли Гитлеру. Франция знает, что каждое ее усилие и каждая ее жертва, даже самая скромная и безвестная, все же что-то значит на весах истории. Франция знает, что 135 тысяч французов погибли на полях сражений, 55 тысяч были казнены, более 100 тысяч погибли в лагерях и тюрьмах врага или его сообщников, 2 миллиона взяты в плен или насильно угнаны в Германию, около миллиона наших детей погибло из-за недостатка питания; что весь французский народ живет в страшных условиях режима голода, доносов и угнетения.

Свою кровь, свои слезы и свои лишения — вот какой вклад внесла Франция за годы этой войны в дело свободных наций; она внесла этот вклад после того, как на протяжении веков, и особенно двадцать пять лет назад, отдала столько сил и претерпела столько страданий в борьбе за тот же идеал.

Правда, нашему участию в войне в какой-то мере мешал отказ от своей ответственности тех, кого было принято называть нашей элитой, а также измена некоторых отщепенцев, презревших свое прошлое и связавших свою судьбу с трагедией военного поражения. Но французский народ, единственно правомочный быть их судьей, скажет свое слово, предъявит все счета и потребует их оплаты.

Но наш упадок сил, не явился ли он одним из результатов тех неисчислимых потерь, которыми мы оплатили наше решающее участие в последней войне, с самого ее начала и до самого ее конца. Мы пошатнулись теперь, это правда! Но не следует ли искать причину всего этого в том, что двадцать два года назад мы не пожалели своей крови, чтобы защитить других, так же как мы защищали самих себя?

Что стало бы с миром и на этот раз, если бы французская нация не осталась верной делу свободы? Вот почему Франция, сознавая, чем она обязана своим друзьям и чем ее друзья обязаны ей, полна решимости не только снова обрести свое величие — и она чувствует, что обладает достаточными силами для этого, — но обрести его в мире справедливости и здравого смысла. Франция претендует, в общих интересах, на подобающую ей роль в общем урегулировании в связи с приближающейся развязкой военной трагедии.

Осуществляя задачу управления, чтобы вести французский народ и Французскую империю к победе в войне, Комитет национального освобождения в то же время сознает и свою священную обязанность добиться, чтобы голос нашей страны был услышан и за ее пределами. В этом Комитет единодушен, как единодушна сама нация, потому что французы всегда согласны между собой, когда они следуют только призыву родины.

Условия, в которых были подготовлены и в настоящее время выполнены почти независимо от Комитета национального освобождения операции по освобождению Корсики, лишний раз показывают, что Комитет в том виде, в каком он учрежден и функционирует, не в состоянии реально выполнять роль правительственного органа.

Это бессилие, с моей точки зрения, объясняется двумя взаимозависимыми причинами. Первая из них заключается в отсутствии общепризнанного и организованного руководства, в результате чего Комитету не удается определить свою политику по основным вопросам, а если он определил ее в отношении того или иного вопроса, то за выполнением решения не устанавливается никакого эффективного контроля. В этом отношении характерно дело Корсики.

Вторая причина — независимость военного командования от правительственного органа. Такое положение противоречит существу наших вековых институтов и нашим действующим законам, и оно приводит к тому, что сосуществуют и противодействуют друг другу две политики. Известные Комитету многочисленные и серьезные инциденты подтверждают это.

Много раз я настойчиво обращал внимание Комитета на эти серьезные пороки. Но у нас не хватало мужества дойти в наших решениях до самого существа вещей, и мы ничего не решали, довольствуясь тем, что необходимую реформу пытались заменить формулами или фикциями.

Несомненно, обстоятельства, в которых создавался Комитет национального освобождения, а также оказываемое на него иностранное давление не могли не влиять отрицательно на эту несовершенную организацию и не порождать жалких уверток и колебаний. Мы слишком долго топчемся на месте. Страна, самое существование которой поставлено на карту, и которая вверяет себя Комитету национального освобождения, чтобы он направлял ее усилия в войне и указал ей, что делать после достижения победы, никогда не простила бы нам подобной неуверенности. Ответственность должна быть определена и принята. Что же касается меня, я больше не могу в таких условиях осуществлять свою ответственность.