будней и скуки не покрывает страницы нашей военной печати, столь близкой к массам? Разве тоска и малолюдность не характеризуют заседаний наших военно-научных кружков? Тяжелая лямка: докладчик, говорящий о том, что его не интересует, и аудитория, встречающая в своем кружке те же темы и вопросы, над которыми пришлось до устали работать с утра.

Читатель, позвольте пожать вам руку, если вы целый день работали у пулемета, а вечером на докладе о стрельбе из пулемета в интервалы с самых глубин вашего существа к горлу начнут подступать тошнота и мрачное отвращение. Позволим себе однажды быть откровенными... Надо быть кретином, чтобы, проработав длинный рабочий день над деталями, не стремиться в свободный час перенестись от частного к общему. Умственная гигиена требует смены впечатлений и вопросов, как легкие требуют чистого воздуха. Борух Спиноза шлифовал стекла, что совершенно не мешало ему бесконечно углублять отвлеченную мысль. Тема о пулеметном огне будет поэтому всегда иметь успех на докладе в высоком оперативном управлении.

Я не занимался агитацией за Александра Македонского в ротных и эскадронных кружках, но я приветствую отделенных командиров, которых заинтересовали его походы. Один из наиболее серьезных трудов по истории военного искусства, имеющихся в русском переводе это — книга Макса Йенса “Война и народная жизнь”. Любопытно происхождение этой книги, так прельщающей нас широкой точкой зрения и солидной аргументацией одного из глубоких и серьезнейших ученых Германии. Это — сборник фельетонов немецкой унтер-офицерской газеты. Газета нуждалась в таком военном материале, который приковал бы внимание прусского унтер-офицера после каторжного дня работы. Редакция понимала, что маленькому работнику, скромному винтику огромного аппарата, естественно, хотелось в свободный час поставить свое мышление на рельсы больших философских вопросов. Ведь общеизвестно, что портянка всегда представляет предмет любопытства лишь для генералов.

Поучитесь у этой редакции унтер-офицерской газеты вы, наши военные критики и ценители; вы издаете библиографические сборники, в которых раскладываете военную литературу по ступеням иерархии — что для высшего, что для старшего, что для среднего и что для низшего комсостава. Выверните вашу шкалу наизнанку, и вы будете более правы. Поверьте моему опыту, — мои доклады по истории военного искусства встречали наибольший интерес в рядовой аудитории. Ведь масса проглотила труды Ленина, а вы были бы способны признать их написанными только для партийных верхов.

Бонапарт в молодости неплохо разрешал выпадавшие на него артиллерийские задачи. Но он ужаснул бы наших руководителей военно-научного движения широтой интересовавших его вопросов. В военно-исторических трудах он пропускал все описания и сосредотачивал свое внимание на широких общих итогах и подсчетах, на политической подкладке событий. Следы его карандаша на прочитанных в бытность поручиком книгах не оставляют в этом сомнений. На острове св. Елены Наполеон, может быть, прочел бы и наши труды по гражданской войне, но в молодости оставил бы их, наверное, неразрезанными. Секретарь ВНО артиллерийской части не заполучил бы поручика Бонапарта на свое заседание. Пришлось бы аттестовать его, как тупицу, не имеющего никакого интереса к военному делу и засыпающего на подробнейшем докладе о смешанных артиллерийских дивизионах.

Мы не будем останавливаться на том, как нарушаются интересы военной науки засорением и распуханием ее от постановки ряда вопросов, нужных только для того, чтобы вызвать дискуссию в рядах меньшей братии. Кости, которые бросают, чтобы их глодали!

Но мы подчеркнем нарушение революционной традиции. Мы констатируем покушение на изъятие и утайку в такой-то ареопаг маршальского жезла, который должен чувствовать за своей спиной каждый хороший солдат. Этот маршальский жезл — принадлежность тех молодых командиров, которые обнаруживают повышенный интерес к военным вопросам, далеко выходящим за пределы непосредственной деятельности, за пределы своей роты, за пределы своего рода оружия, за пределы узких, подлежащих разработке в служебном порядке тактических вопросов. Этот интерес к коллективу, к широким вопросам, к задачам армии, в которой молодой командир начальствует только взводом, обеспечивают самую лучшую спайку и такую связь в войсках, которую никакие министры связи создать не могут. Эти призраки маршальских жезлов на самых скромных ступенях командования — сильнейшая черта революционных армий; понимание того, что требуется маршалу, позволяет молодому командиру так верно и нешаблонно подходить к скромной полученной им задаче и достигать с малыми средствами больших результатов.

Можно ли рассматривать этот интерес к целому как растрату дорогого времени, с которой призваны бороться авгуры военно-научного движения? Не высказываются ли требования, чтобы сама постановка тем в военно-научных кружках являлась определенным предложением молодежи — отказаться от маршальских призраков и вопросов и заняться будничной прозой?

Алжирские войны разучили французскую армию мыслить в современном крупном масштабе; тот же результат в старой царской армии дала мелкая война на Кавказе. Не могут ли обусловить те же следствия дробление и мелочность тем? Сама деталь окажется вовсе неусвоенной, хотя бы о ней были написаны десятки толстых книг, хотя бы с ней пришлось иметь дело на боевой практике в течение десятков лет, если место этой детали по отношению к целому остается темным, если все вопросы военного искусства мы рассматриваем лишь порознь. Пусть взводные командиры учатся быть маршалами, но не будем снижать военное искусство на надуманную унтер-офицерскую точку зрения.

Последнее тем более нетерпимо, что на очереди дня стоит проблема военизации государства; последняя не допускает бюрократического решения и требует дружных усилий всех граждан, — каждому на своем месте, — сделать все возможное для обращения всех сил государства на войну. Симфония современной войны требует для своего исполнения всего оркестра. Каждый гражданин должен осознать в нем свою роль и партитуру. Вся рабочая сила, все запасы, вся промышленность, наука, искусство, право оказываются втянутыми в проблему военизации. Отсюда, конечно, военное искусство должно быть обращено к широким массам со стороны своих обобщений, а не деталей.

Если машина занимает меня в связи с моей работой, я обязан изучить ее в малейших деталях. Но не будем толковать об устройстве подшипников там, где к машине, печатающей газету, пашущей землю, летающей по воздуху, нас влечет общественный интерес. В последнем случае нам надо обрисовать ее главные черты, что она может дать, какова ее общественная роль, в чем она может повлиять на интересы моего коллектива.

Если вы хотите разбудить в обществе интерес к военному делу, не выпускайте ваших сборников с беседами о сторожевке и прочем... Не забудьте всю пропасть, которая лежит между понятиями “будить” и “гасить”...