Месяц прошел относительно спокойно. Без стычек. Накрыли разок шайку местных бродяг, решившую поживиться в деревеньке переселенцев из Италии. Но это даже стычкой назвать нельзя: бродяги побросали оружие (если колья и распрямленные косы можно назвать оружием), едва завидели легионеров. Их свезли в Августу и передали эдилу, который тут же направил их на общественные работы. Арестанты особо не опечалились: хоть кормить будут.

С провиантом в провинции было напряженно, хотя к легионерам это не относилось. Еще в начале осени из Сирии пришли три судна с зерном. И все оно без потерь поступило в лагерные амбары, хотя на рынке в Августе. Нет, воровать и продавать казенный провиант в Первом Фракийском никто не рискнул бы. Даже Пондус, глядя на которого Черепанов сразу вспоминал анекдот из того времени, в котором американский президент угрожает советскому нейтронной бомбой: дескать, все население – того, а имущество – в полном комплекте останется; а советский президент ему в ответ: а мы на вас – десант в тысячу прапоров – и у вас все население будет в полном комплекте, а вот имущества совсем не останется. Так вот, этот самый Гай Пондус, который мог без угрызений совести содрать с солдата шесть динариев за освобождение от работ, никогда не осмелился бы схитить солдатское довольствие. Потому что хорошо знал своего легата, а, как рассказывали Черепанову, Максимин Фракиец еще на заре своей службы нынешнему императору во всеуслышание заявил, что рассматривает хищение солдатского продовольствия как диверсию против боеспособности армии. Тогда армейские снабженцы знали его еще недостаточно хорошо, поэтому слов оказалось недостаточно, и Максимин с расхитителями обошелся по-максиминовски: скормил медведям в провинциальном цирке. Разумеется, Сенат, коллеги и родственники скормленных подняли страшный вой. И даже сам император… Но как-то все рассосалось. Причем Максимин не только остался легатом, но и «методик вразумления» не изменил ни на йоту. Будь в родной Черепанову российской армии такой главнокомандующий… Впрочем, в то время гигант Фракиец, скорее всего, долго не протянул бы. Рим, при всей своей бюрократии, плутократии и развращенности, оставался государством, в котором правили воины. А в мире, где вырос Геннадий, правили торговцы. Даже не торговцы, а ростовщики. Банкиры, превращавшие чужие вклады в собственные, и политики, обращающие народное доверие в собственные деньги… Черепанов понимал правила Большой Игры – и тогда, и сейчас. Понимал и учитывал, но жил – по собственным правилам. И этого его права здесь тоже никто не оспаривал, тем более что авторитет подполковника продолжал расти. И не только из-за покровительства Максимина и Аптуса. Рост рейтинга кентуриона Черепа обеспечивался самим кентурионом Черепом. И после каждого «эпизода», в котором Геннадий принимал участие, уважение к подполковнику росло. Например, после истории с атлетом-нубийцем…

Иллирийский городок Августа. Стены – четырехугольником, идеально прямые главные улицы, четверо ворот. От трех – такие же прямые дороги, с надгробиями[146], четвертые выходили к речному порту. В городе имелось два больших храма: Деметры, основателя города императора Клавдия Августа, и дюжины две храмов поменьше. Разумеется, в Августе были форум, базилика[147], курия[148], непременные общественные термы и театр. Разумеется, были «доходные» дома для тех, кто победнее, и солидные особняки – для более обеспеченных. Вот в одном из таких особняков и оказался Черепанов волею богини случая, которая явно была к Геннадию неравнодушна.

В Августу Черепанов приехал по приглашению второго принципа[149]своей когорты. У принципа родился сын. Не совсем законный, зато первый. Это дело необходимо было отметить. Разумеется, счастливый отец первым делом почтил богов, но и о боевых товарищах тоже не забыл: пригласил весь офицерский состав когорты на дружескую пирушку.

Местом была выбрана относительно приличная таверна у западных ворот. Помимо офицеров десятой когорты присутствовали также офицеры третьей, которая в данный момент квартировала в городе.

Собственно, сама пирушка ничем не отличалась от множества себе подобных, в которых Черепанов участвовал и в той, и в этой жизни. А если отличалась, то исключительно ассортиментом напитков и закусок. Простые мужские радости: после хорошо сделанной работы выпить и закусить в хорошей компании. Ну и девочки, разумеется…

Правда, судьба приготовила для празднующих дополнительное развлечение. У одного из местных богатеев взбесился раб.

В таверну прибежал возбужденный вигил и доложил первому кентуриону дежурной когорты: требуется помощь.

Командир дежурной когорты – это, помимо прочего, еще и командир местного СОБРа и ОМОНа в одном лице. Выходить на командира СОБРа по пустяковому поводу, например, из-за буянящего наркомана с перочинным ножиком, никто не станет. Точно так же не стали бы тревожить по пустякам и первого кентуриона. Но случай был особый.

Взбесившийся раб был нубийцем. И не просто нубийцем (негров в Римской империи было ничуть не меньше, чем, скажем, в Италии двадцать первого века). Нубиец был знаменитым атлетом, купленным аж в провинции Африка. Купленным не столько ради славы, хотя в местном цирке он смотрелся, как Алла Пугачева во дворце культуры города Торжка, а «на племя». Нубиец отличался отменной способностью к воспроизводству, и, учитывая выдающиеся физические данные, приносил хозяину неплохой доход именно в этом качестве. Кроме того, ходили слухи, что его «услугами» пользуются и очень даже респектабельные… И не только дамы.

Все это Пондус изложил Черепанову по дороге к купеческому особнячку, в котором обитал и бесчинствовал этот самый римоафриканец. Разумеется, вся веселая компания решила поддержать находившихся «при исполнении» товарищей и укрепить своим присутствием боевой дух легионеров.

А заодно и на прославленного атлета поглядеть, потому что многие о нем только слышали: в последний год хозяин на арену его не выпускал. Берег.

В просторном особняке, занимавшем почти квартал, было тесно от набившегося народа. Вигилы, восьмерка патрульных легионеров с декурионом во главе, подвыпившие офицеры, сам хозяин, до того тощий и желчный, что при взгляде на него сразу появлялась мысль о глистах и прочих паразитах, друзья-приятели-прихлебатели хозяина, слуги и рабы, соседи и их чада-домочадцы… Все это сборище производило невероятный шум и массу ненужных телодвижений. Одного взгляда на эту толпу хватало, чтобы понять, откуда произросли корни «итальянского темперамента». Но Черепанова, который впервые оказался в богатом городском особняке, больше всего интересовал именно дом, а не его шумные гости.