Документ очутился у «осведомленного обо всем» Березовского, и он начал его «раскручивать». Вот где, мол, попался Примаков! Он приказал завести на меня уголовное дело, да и не только на меня, – это ли не превышение полномочий председателя правительства? Где закон? Где справедливость? Можно было бы продолжить список этих риторических вопросов, столь любимых Борисом Абрамовичем.

Чтобы настроить не только президента, но и широкие слои общественности против меня, выдумали так называемый список Примакова. Якобы я дал задание правоохранительным органам собрать компромат на полторы сотни людей, и мне были представлены «соответствующие материалы». Услужливые – далеко не бескорыстно – «Новые известия» опубликовали этот «список», заявив, что у них есть документальные доказательства. Список был составлен «мастерски». Наряду с людьми, которых было нетрудно заподозрить в коррумпированности, в него попали лица, известные в обществе своей порядочностью, честностью. Смотрите, мол, на кого замахнулся Примаков.

Я решил, что без суда здесь не обойтись. Совершенно естественно, судебный процесс против клеветников я выиграл и в первой, и во второй инстанциях. Более того, суд, запросив правительство, Генпрокуратуру, МВД, ФСБ и убедившись в грубой фальсификации, осуществленной авторами материала, опубликованного в газете, которая, конечно, со своей стороны не могла представить суду никаких документов, определил штраф, наложенный на «Новые известия», в 200 тысяч рублей. С трудом эта сумма была получена и переведена московскому детскому дому номер 5.

Итак, получив незаконным путем служебный документ МВД и сфальсифицировав его содержание, Березовский начал уверять всех, что я возглавил гонения на него – «честного предпринимателя». Не в виде оправдания – мне оправдываться не в чем и не перед кем – скажу, что обо всем, что было связано с расследованиями по делам компаний «Фимако», «Мабетекс», Аэрофлота, с изъятием документов, с ордерами на арест, узнавал из новостей по телевидению. Не только не давал, да и не мог давать каких-то указаний в качестве руководителя правительства. Однако через подвластных Березовскому журналистов моя «управленческая» роль во всем этом усиленно муссировалась.

Все делалось для того, чтобы создать в обществе мнение о том, что глава правительства ведет страну чуть ли не к 1937 году. Впрочем, об этом в некоторых проплаченных материалах СМИ говорилось прямо. Делался акцент и на том, что я, дескать, сам был руководителем в прошлом одной из спецслужб – значит, тоже «кагэбэшник». Таким путем хотели, с одной стороны, подготовить почву для моего устранения, а с другой – запугать. Вторая цель оказалась невыполнимой. Мы в правительстве неуклонно продолжали наращивать меры против экономических преступлений. И строго по закону. Именно этого по-настоящему опасались те, кто возглавлял кампанию против меня. Именно это вызывало их истинный страх.

Страхи удваивались, так как у меня были хорошие, товарищеские отношения с руководством спецслужб, правоохранительных органов, а также в немалой степени оттого, что я владел достаточным объемом подлинной информации.

Характерно, что сразу после назначения меня руководителем правительства мы в дружеской обстановке встретились со всеми «силовиками». Борис Николаевич, конечно, знал от меня заранее об этой встрече. Возможно, не от меня он знал и о том, что мы все говорили о необходимости поддержать президента и плотно работать для укрепления государственности в России, порядка в обществе.

Встречался с руководителями силовых структур и впоследствии, будучи премьером. И всегда эти встречи имели своей задачей решение государственно важных проблем, среди которых, конечно, не последнее место занимала борьба с преступностью и коррупцией.

Насколько остро ставился этот вопрос, свидетельствует мое выступление на расширенной коллегии МВД России 15 января 1999 года, которое, предполагаю, «подлило масла в огонь» антиправительственной кампании, инициируемой «семьей». Тем более что на заседании коллегии не только присутствовали, но и поддержали основные идеи моего выступления руководители всех правоохранительных органов.

В выступлении я стремился показать, что существуют не только объективные условия резкого обострения криминогенной обстановки в России – разбалансированность экономики, денежной системы, кризисное состояние отечественного производства, общее снижение дисциплины, правовой нигилизм, – но и субъективные причины – организационные упущения в работе правоохранительных органов, недостаточная эффективность их деятельности, факты коррупции со стороны ряда сотрудников. Я призвал к бескомпромиссной борьбе с предателями, связанными с преступными элементами в бизнесе.

Говоря о работе правительства, заострил внимание на первостепенном значении законотворческой деятельности и экономических мер по борьбе с криминалом. Не думаю, что некоторые олигархи, начавшие все более нагло выступать против правительства, были в восторге от того, что значительную часть своего выступления посвятил столь близкой им практике «легального криминала». Иными словами, использованию «дыр» в ряде пролоббированных ими же законов, позволяющих развиваться преступности на экономическом поле.

«От вас, – сказал я, обращаясь к руководителям правоохранительных органов, – во многом зависит, сможем ли мы построить рыночную экономику цивилизованного типа, переломить негативные тенденции в бизнесе, изменить менталитет многих отечественных бизнесменов, искаженный в последние годы криминальным налетом».

В этой связи призвал к взаимодействию правоохранительных структур, при котором МВД, ФСБ, прокуратура, налоговая полиция могли бы играть главенствующую роль на своих профильных направлениях, одновременно объединяя усилия и других организаций.

В моем выступлении могли бы совершенно справедливо усмотреть призыв к серьезному усилению борьбы с экономической преступностью и криминалом по всем направлениям. Из выступлений руководителей правоохранительных органов на расширенном заседании коллегии МВД я понял, что этот призыв не останется безответным.

«Сигнал» приняла и часть «семьи».

Я не был знаком с А.С. Волошиным ни лично, ни заочно до того, как Б.Н. Ельцин во время моего очередного доклада в январе 1999 года стал зачитывать замечания по экономической политике правительства. Чего там только не было.

Упреки в том, что мы исходим в проекте бюджета на 1999 год из темпа инфляции в 30 процентов, а не в сто-сто двадцать. Ответил, что учет инфляции на уровне 100–120 процентов означает полное бездействие правительства и Банка России в области проведения денежно-кредитной политики, а также одновременное стимулирование инфляционных ожиданий, что ускоряет рост инфляции.

Упреки в том, что намеченная величина сбора налогов абсолютно нереальна. Ответил, что такая величина реальна, так как мы исходим в проекте бюджета из фактических поступлений в конце 1998 года и некоторого повышения собираемости за счет увеличения платежей в хозяйственном обороте.

Упреки в том, что в проект бюджета не закладывается в полном объеме погашение и обслуживание внешнего долга. Ответил, что этого нельзя делать, так как мы не можем исходить из возможности погашения всех 17,5 млрд долларов, поскольку эта сумма равна 80 процентам доходов бюджета.