23 апреля Эссад должным образом сдал Скутари черногорцам. В столице Черногории Цетине началось буйное празднование, на котором пьяные гуляки стреляли из ружей во все стороны. Какие-то умники отправили ослика, одетого в черное, с большим плакатом, на котором были написаны оскорбления, к посольству Австро-Венгрии. На Балканах и в Санкт-Петербурге на улицы вышли толпы людей, чтобы продемонстрировать свое воодушевление победой своих братьев – южных славян[1423]. В Вене и Берлине настроение было мрачным. Конрад приказал штабу готовить планы войны с Черногорией, если она откажется возвратить Скутари, а в конце апреля Готлиб фон Ягов, сменивший Кидерлена на посту министра иностранных дел после его внезапной смерти, пообещал Австро-Венгрии поддержку Германии. В начале мая Австро-Венгрия решила передать ультиматум Черногории и начала готовиться к войне; среди прочих мер было объявление чрезвычайного положения в Боснии. Россия, в свою очередь, стала наращивать свои меры; среди прочего были размещены заказы на поставку лошадей для ее вооруженных сил[1424]. К 3 мая царь Черногории понял, что Австро-Венгрия не шутит, и 4 мая объявил, что его войска покинут Скутари, предоставив великим державам решать этот вопрос. Австро-Венгрия и Россия опять отменили боевую готовность и остановили свои приготовления к войне. На время мир в Европе был сохранен, но не все были этому рады. В Вене Конрад сожалел, что Австро-Венгрия выступила в военных действиях: победа над Черногорией, по крайней мере, укрепила бы ее авторитет.

На званом обеде один из друзей Конрада заметил, что тот очень подавлен. Вдобавок теперь Австро-Венгрии приходилось иметь дело с Сербией, которая вдвое увеличилась в размерах.

Согласно Лондонскому договору, который был подписан в конце мая, Албания стала независимым государством. Она подчинялась международной Контрольной комиссии, которая никогда не работала эффективно из-за противодействия Австро-Венгрии. Маленькое государство, бедное и разобщенное, должным порядком получило короля – слабого и дружелюбного немецкого принца. Вильгельм Вид прожил в своем новом королевстве шесть месяцев, после чего Эссад-паша, у которого были свои собственные виды на трон, помог его выдворить. Договор также подтвердил завоевания Балканского союза, но не привел к миру. Балканский союз вскоре развалился. И Сербия, и Греция пришли в ярость оттого, что Болгария оказалась в самом большом выигрыше, присоединив к себе территорию, которую они считали по праву своей, и немедленно стали настаивать на пересмотре договора. Румыния, которая не участвовала в 1-й войне, теперь увидела возможность захватить часть Болгарии, в то время как Османская империя надеялась подвинуть Болгарию на юге. 29 июня 1913 г., через месяц после подписания договора, Болгария, в которой общественное мнение решительно выступало за войну, совершила упреждающее нападение на Сербию и Грецию. Румыния и Османская империя присоединились к противостоянию Болгарии, которая после этого потерпела ряд поражений. 10 августа 1913 г. Балканские государства заключили Бухарестский мир, по которому Румыния, Греция и Сербия получали территории за счет Болгарии. «Колокола мира в Бухаресте, – написал Берхтольд в своих воспоминаниях, – звучали глухо»[1425]. Две Балканских войны нанесли удары по чести и авторитету Австро-Венгрии.

Волнения на Балканах продолжались. Сербии, которая теперь контролировала османскую провинцию Косово и часть Македонии, сразу же пришлось подавлять бунт среди ее нового немалого мусульманского населения Албании. И хотя сербское правительство жестоко подавило все очаги сопротивления, оно поселило ненависть и негодование по отношению к Сербии в сердцах албанцев, которые все еще создавали проблемы в конце века. Границы Албании на юге оспаривала Греция, а на севере – Сербия, и сербы были полны решимости не отступать перед лицом великих держав.

Победа в обеих Балканских войнах сделала сербов – и общество, и его руководителей – чрезмерно уверенными в себе. «Они ничего не слушали и были способны на разные глупые поступки», – сообщал корреспондент «Таймс» из Белграда[1426]. Военные и экстремистское националистическое общество «Черная рука» выражали сильное недовольство, когда правительство проявляло любые признаки уступчивости, но и гражданские чиновники в целом тоже были непримиримы. «Если Сербия потерпит поражение на поле боя, – воскликнул Пашич в начале 1913 г. в разговоре с послом Сербии в Санкт-Петербурге, – то ее, по крайней мере, не будут презирать в мире, так как мир высоко оценит народ, который не хочет жить порабощенным Австрией». Вместе с военными успехами аппетиты Сербии выросли. В начале 1914 г. Пашич приехал в Санкт-Петербург на встречу с царем. Надежды Сербии на объединение всех сербов (Пашич щедро включил в это объединение и хорватов) теперь казались ближе к реализации. В Австро-Венгрии, как он сказал царю Николаю, есть около 6 млн неспокойных «сербохорватов», не говоря уже о словенцах, которые только начали осознавать факт своей принадлежности к южнославянскому братству[1427].

Австро-Венгрия оставалась главным препятствием к исполнению этой мечты. Осенью 1913 г. она потребовала, чтобы Сербия вывела свои войска с территорий Северной Албании, которые та оккупировала. Правительство Сербии не только отказалось сделать это; оно отправило туда еще больше войск, чтобы, по его заявлению, защитить братьев-сербов от албанцев. В начале октября Пашич, которого его длинная седая борода делала похожим на благодушного балканского мудреца, посетил Вену для дискуссий на правительственном уровне. «Это скромный, беспокойный человек, – написал о нем Берхтольд в своем дневнике. – Благодаря своему дружелюбию он заставил нас забыть разделяющие нас фундаментальные разногласия и не обратить внимания на его неискренность». Пашич был исполнен доброй волей, но отказался заключать какие-либо конкретные соглашения[1428]. И хотя он об этом не знал, Общий совет министров в это же время проводил заседание с целью обсудить меры, которые следует принять против его страны. Конрад, который – что необычно – присутствовал на этом заседании гражданских министров, настаивал, чтобы Австро-Венгрия начала действовать и аннексировала своего проблемного соседа. Гражданские министры не были еще готовы заходить так далеко, но они согласились с тем, что война вероятна в какой-то момент в будущем, а некоторые ее даже желали. Даже Берхтольд, который обычно был сторонником сдержанности, теперь был готов поддержать наращивание вооружений[1429].

Среди присутствовавших министров находился премьер-министр Венгрии Иштван Тиса, который занял жесткую позицию и во время кризиса 1914 г. сыграл решающую роль в принятии Австро-Венгрией решения начать войну с Сербией. Его соотечественники, даже те, которые были его политическими врагами, относились к нему с благоговейным страхом за его смелость, решительность и своеволие. «Это самый умный человек в Венгрии, – сказал его главный политический конкурент, – умнее всех нас, вместе взятых. Он как комод с множеством ящичков. Каждый ящичек заполнен знаниями доверху. Однако если говорить о Тисе, то чего нет в этих ящиках, того не существует. Этот умный, упорный и гордый человек представляет угрозу нашей стране. Запомните мои слова, этот Тиса опасен, как открытое лезвие бритвы»[1430]. Франц-Иосиф любил его, потому что тот сумел твердо и эффективно справиться с венгерскими экстремистами, которые думали только о независимости Венгрии и блокировали все попытки венгерского парламента увеличить военный бюджет.