лица передадут письмо со своими комментариями. Будьте очень бережны с Миллер[ом]. Вполне понимаем Ваши соображения, но именно ввиду последних нападений на философию такой человек, как он, может осветить эту сторону лучше публишеров. Вообще, необходима чрезвычайная бережность ко всем, и мы очень рады видеть в письмах Аниты готовность к такому широкому применению. Не следует показывать своего беспокойства, хотя бы даже в очень серьезные моменты. Ведь Соломон говорил — «и это пройдет».

Просим Амр[иду] выбрать себе на память что-либо из имеющихся у нее вещей. После этого остальное по мере надобности и на основе будущего соглашения с Адрианом может идти в Ту[льсу]. Получили телеграмму о высылке денег Флор[ентины]. Наверное, в письмах будет обозначено, что именно она выбрала. Когда будем знать эти сведения, напишем ей доброе письмо — она верный друг. Не видал ли Морис Сток[са]? Вполне естественно ему повидать его и побеседовать по душам? Давно не слыхали о его настроениях? Указано не обращать внимания на некоторые странные выражения Милл[ера], знаем и о воздействиях, и тем осторожнее нужно обращаться с этой группой. В беседах с ним не выказывайте беспокойства и излишней настойчивости. Насиловать никого нельзя, если сознание в данный момент чего-то не принимает еще. Лучше выждать другое настроение. Он человек спокойный и своеобразный и не любит упорных воздействий. Конечно, это письмо прочтете и Амридочке.

Все наши мысли с Вами. Передайте Клайд наш самый сердечный привет, пошлем знак ей — знак для Галереи. Пусть строит под этим благим знаком. Обнимаем Вас, родные, — под Щитом ничего [не страшно].

217

Н. К. Рерих — З. Г. Лихтман, Ф. Грант, К. Кэмпбелл и М. Лихтману

25–27 ноября 1936 г.[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

№ 119

Родные наши Зин[а], Фр[анис], Амр[ида] и Мор[ис],

На Ваш телеграфный вопрос о соглашении мы немедленно телеграфировали Вам, спрашивая мнение Брата, а также перечисляя самые главные пункты. Если Брат полагает, что теперь остается путь какого-то достойного соглашения, то, конечно, следует из текущих условий избрать наилучшие. Наверное, Брат со своей специальности видит и такие соображения, которые Вам не очевидны. Как всегда, мы готовы ради пользы дела обсуждать и оберегать культурные задачи. Конечно, всякий такой процесс весьма затяжной. Если даже учреждение Общества потребовало годового срока, то можно себе представить, в какие сроки может выливаться весь процесс, в котором мы все встречаемся с преднамеренною ненавистью и всякими злоумышлениями. Все это глубоко прискорбно и ложится на сердце болезненно. Трудно Вам найти встречи с некоторыми полезными людьми, например, с Баттлем. Из писем видим, что он недосягаем почти в течение целого года. А ведь беседа с таким человеком, в свое время давшим очень громкие формулы, могла бы затронуть и выяснить какие-то совсем новые обстоятельства. В таких беседах очень часто упоминается нечто такое, о чем иначе никогда не удалось бы узнать. Во всем нашем деле так и осталось неизвестным, в чем же, наконец, нас всех кто-то обвиняет. А ведь невозможно же оставаться в какой-то полнейшей неизвестности и быть преследуемым лишь какими-то злобными и предумышленными восклицаниями. С нашей стороны ведь все является совершенно ясным. Не будем вновь перечислять все то, что содеяно злоумышленниками против всех нас. Если Вы сложите вместе как наши, так и Ваши письма, то об этих разрушительных злодеяниях со стороны трио получится целый огромный том. Делается ясным, что кто-то таинственный точно бы желает разрушения всех культурных дел. С какими-то совершенно неведомыми темными целями производятся вандализмы. Ведется целая всемирная кампания посредством каких-то таинственно-конфиденциальных писем, чтобы все бывшее ниспровергнуть и разрушить дотла. Каждый преступный проступок злоумышленников, казалось бы, совершенно ясен — взять хотя бы похищение всех наших шер. Ведь это обстоятельство настолько подтверждено всякими подписанными бумагами и удостоверениями, что, казалось бы, и говорить не о чем. Или разве возможно считать несуществующей нашу торжественную декларацию 1929 года? Опять перехожу на повторение, но невозможно не повторять о том, что так ясно и глубоко запечатлелось. Если год тому назад друзья наши возмущенно восклицали о преступнейшем брич оф трест, то ведь за целый год такое благородное негодование должно было лишь возрасти. Только один человек, Гл[иин], уверял, что он устал от культурных идей. Но ведь [не все] такие слабые поборники культуры. Кроме того, и этот-то человек возымел какие-то особые соображения под разными темными воздействиями. А ведь борьба за культуру, труд на культурной пашне, бесконечны. Никто не может устать от такого труда, ибо это есть жизнь, непрекратимая во всех состояниях.

Время поистине армагеддонное. Светик только что читал в амер[иканском] журнале об участившихся взрывах звезд. Вот в каком космическом размахе развертывается скрижаль Бытия. Не будем повторять о том, что творится на земном плане, ведь каждая газета приносит потрясающие сведения. Неужели могут быть люди, не осознающие таких чрезвычайных обстоятельств? Форман отметил в своей книге сказанное мною ему одиннадцатое июня[597], а сегодня пишем это тоже в день огромного значения[598]. Многое делается, может быть, не так, то есть не таким способом, как ожидали бы люди, но оно творится еще более чудесно, нежели воображение человеческое может себе представить. И вот в дни таких неслыханных сдвигов и напряжений приходится встречаться тоже с неслыханно мелкою ненавистью, за спиною которой стоят служители [тьмы]. Посмотрите, как многие из друзей подвергаются странным воздействиям. Вы чувствуете, что каналы этих воздействий чрезвычайно разнообразны. Единичные факты прямо даже необъяснимы ни с какой точки зрения. Например, письмо с портретом. Конечно, можно предполагать какое-то кощунственное намерение. Но спрашивается, зачем тогда посылать на учреждение, где письмо могло быть вскрыто и остаться в руках совершенно не имеющего касания к делу служащего. Но, во всяком случае, даже и в таком единичном факте Вы чуете злобную преднамеренность. Узнайте о намерениях Крафт. Хотя сие звучит как-то уж очень мало правдоподобным. Но именно в такие дни общемирового смятения всякие странности возможны. Вероятно, и Фосдики, и некоторые другие друзья ведут полезные записи — дневники. Какая эпопея обозначается, и какое выявление ликов явлено!

При обсуждении соглашения, о котором Вы телеграфировали, конечно, не будет забыто, что не один Хорш являлся жертвователем. Конечно, он являлся крупнейшим денежным жертвователем, но ведь и все остальные Трэстис вносили в дело и все свои профессиональные познания, и лучшие годы своего труда, и денежные пожертвования. Если даже денежные размеры этих пожертвований не могли быть так велики, то ведь не одними же деньгами стоит мир, и в некоммерческих культурных предприятиях не может ценность