litbaza книги онлайнСовременная прозаСемья Мускат - Исаак Башевис Зингер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
Перейти на страницу:

Поскольку Зингер признал, что в основе его книги лежит сознательно поддерживаемая иллюзия, Ирвинг Хау сделал вывод, что автор романа пишет о коллизиях в мире благочестивых евреев и общинных традиций, как если бы этот мир не обратился в пепел. Однако это — лишь половина правды. Ведь осведомленность об истинной судьбе этого мира, о его полном уничтожении, воздействует не только на процесс создания романа, но и на его восприятие читателем. В художественную реконструкцию довоенной Варшавы вторгается трагическая ретроспектива. С особенной ясностью это проявилось в тексте, который был помещен на обложке дешевого издания романа с целью пробудить интерес покупателя к книге: «Перед вами кровавая семейная сага о жизни евреев в Варшавском гетто с начала века до наступления гитлеровского террора». При этом действие романа заканчивается ранней осенью 1939 года, то есть еще до выхода приказа, согласно которому Варшавское гетто было образовано. Таким образом, для продвижения книги на рынок издатель даже использует неточные временные ориентиры, надеясь усилить воздействие трагических обстоятельств истории, которые любой читатель неизбежно свяжет со страницами романа.

«Семья Мускат» — это семейная сага, созданная в традиции Джона Голсуорси или Томаса Манна. Роман изображает кризис традиционного еврейского уклада в Восточной Европе, описывая жизнь нескольких поколений семейства Мускатов — благочестивого патриарха Мешулама и его многочисленных потомков, для которых характерны различные способы и степени отхода от еврейской традиции: нравственные проступки, включая адюльтер и кражу, нарушение религиозных установлений, полный отказ от еврейского образа жизни — эмиграция в Америку, приверженность светскому сионизму и коммунистической идеологии, ассимиляция в польскую среду, переход в христианство. Кроме описания судьбы этого клана, автор с особым тщанием лепит образ Асы-Гешла, знатока Талмуда из провинции, которого в Варшаве ожидает типичное для того времени преображение из ревностного иудея в безбожника, причем каждому этапу этого преображения соответствует некий член семьи Мускатов, а постепенная трансформация Асы-Гешла в отъявленного нигилиста аналогична коллективной гибели всего семейства.

Роман рисует объемную картину еврейской Варшавы; его персонажи, эпизоды и сцены дают представление о жизни ультрарелигиозной общины, богемы и деловых кругов, о том, что происходит в частных домах и общественных местах. По существу, книга начинается дважды — один раз для истории семьи Мускатов, второй — для Асы-Гешла, причем в обоих случаях действие этих начальных эпизодов разворачивается на железнодорожном вокзале, когда герои приезжают в Варшаву. Сначала глава семейства Мешулам Мускат возвращается в город с курорта со своей новой — третьей по счету — женой и ее дочерью, которая впоследствии выйдет замуж за Асу-Гешла, а в следующей главе в столицу приезжает Аса, чтобы познать жизнь большого города. Мешулам умирает в середине романа, и его наследники строят козни друг другу, проматывая наследство и разрывая семейные узы. В конце романа Аса решает вернуться в Варшаву из деревни после оккупации Польши немцами, чем обрекает себя на гибель.

Покинув Польшу и уехав в США до Катастрофы, Зингер не испытал ужасов жизни в гетто. Он писал «Семью Мускат» в послевоенные годы, когда сообщения, фотографии и воспоминания очевидцев о Катастрофе захлестнули Запад. Зингер решил не отражать в романе тот период существования варшавского еврейства, которого не пережил на своем опыте, но варшавские события этого времени все же окрашивают страницы книги. Четвертого ноября 1939 года варшавским евреям дали три дня на переселение в зону, получившую название еврейского гетто. К осени 1940 года вдобавок к колючей проволоке вокруг этой зоны была выстроена стена, а с ноября 1941 года попытки выйти из гетто без дозволения карались смертью. Покинуть гетто могли только мертвые (тела вывозили для захоронения в общих могилах на кладбище за пределами гетто) и те евреи, которых направляли в лагерь смерти Треблинка — их число достигало двухсот семидесяти пяти тысяч. Все эти сведения становились известными как раз в то время, когда Зингер писал свой роман и публиковал его с продолжениями в еврейской газете «Форвертс».

На первых нескольких страницах глава семейства Мускатов Мешулам едет по улицам Варшавы начала века, когда Польша еще входит в состав Российской империи.

«Реб Мешуламу все здесь было давно и хорошо знакомо: и высокие здания с большими воротами, и магазины с ярко освещенными витринами, и русский полицейский, стоявший на трамвайных путях, и Саксонский сад с густой листвой, выбивающейся из-за высокой ограды. Среди листьев мерцали и гасли крошечные огоньки. В легком ветерке, подувшем из парка, слышался, казалось, шепот любовных парочек. У входа в парк застыли два жандарма с шашками, они следили за тем, чтобы ни один еврей в длинном лапсердаке или его жена не проникли в парк вдохнуть аромат свежего воздуха. В конце улицы располагалась биржа, реб Мешулам был одним из старейших ее членов».

Тут же встает вопрос о запретах. При российском владычестве городские власти не допускали в Саксонский сад евреев в лапсердаках и евреек в париках. Юридический реликт доиндустриальной эпохи (ограничение передвижений для иностранцев и некоторых групп городского населения, в частности евреев), этот закон соблюдался исключительно по формальному признаку — внешности. Евреи, которые носили обычную одежду, как их соседи-поляки, могли беспрепятственно заходить в этот парк. Иными словами, секуляризация, или хотя бы ее видимость, обеспечивала им это право. Поскольку главная тема романа как раз и состоит в постепенном отходе семейства Мускатов и — в особенности — Асы-Гешла от еврейской традиции, описание города, открывающегося перед Мешуламом, как раз обещает соблазнительное снятие запрета для тех, кто адаптируется к чужой культуре. Для евреев общая с поляками одежда позволяла посещать общественные места, так что секуляризация подарила им эту свободу в большую часть периода времени, описанного в романе. Однако в последующие годы, как об этом ведомо и автору, и читателю, отказ от традиции стал мнимой гарантией, поскольку ворота парка закрылись для всех евреев Варшавы.

Последовательность описания элементов городского пространства, воспринимаемого героем, — еще одно свидетельство главного замысла автора. Упоминание в самом начале ворот и витрин вводит тему доступности, обозримости, входа. Русский полицейский и Саксонский сад — знаки, свидетельствующие о том, что Польша была оккупирована соседними державами с Востока и Запада, но это различие между неевреями уступает место универсальным желаниям — здесь их представляет «шепот любовных парочек». Однако евреям запрещен доступ туда, где эти желания осуществляются. Вместо этого их стремление стать полноправными варшавянами реализуется только в торговле, на бирже, что возвращает нас к упомянутым в первой фразе магазинам, к зыбким гарантиям мира коммерции. Когда Мешулам заворачивает за угол и въезжает в еврейский район, он с иронией замечает: «Земля обетованная, а?» В городском романе описание окружающего места действия часто дается по ходу передвижения героя и определяется этим передвижением и особенностями персонажа. В нашем случае Мешулам обозревает то, что ему хорошо знакомо: коммерческую, торговую Варшаву, представленную фасадами магазинов и биржей, и место отдыха, парк, куда ограничен доступ евреям, о чем ему также известно.

1 ... 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?