Мои особые рецепты: я их коплю. В чем состоит символический смысл маринада: все шестьсот миллионов яйцеклеток, давших жизнь населению Индии, можно поместить в одну-единственную, стандартного размера, банку, а шестьсот миллионов сперматозоидов зачерпнуть одной-единственной ложкой. Каждая банка консервов (вы должны простить мне некоторую временную цветистость слога) чревата, следовательно, самой возвышенной из возможностей – допустимостью того, что историю можно чатнифицировать; великой надеждой на то, что время можно поместить в маринад! Я-то ведь замариновал мои главы. Сегодня ночью, крепко закрутив крышку на банке с этикеткой Специальная формула № 30: «Абракадабра», я добрался до конца моей пространной, многоречивой автобиографии; в словах и в маринадах я увековечил мои воспоминания, хотя и при том, и при другом методе искажений не избежать. Мы, боюсь, вынуждены жить в тени несовершенства.

В последнее время я управляю фабрикой вместо Мари. Алис – «госпожа Фернандес» – ведет бухгалтерию; на меня возложена творческая сторона нашей работы. (Я, конечно же, простил Мари ее преступление; я нуждаюсь в матерях, как и в отцах, а мать выше любой хулы). Среди исключительно женской рабочей силы «Маринадов Браганца», под шафраново-зелеными бликами неоновой Мумбадеви, я выбираю манго-помидоры-лаймы из корзин, которые с рассветом приносят на головах деревенские бабы. Мари, по-прежнему исполненная ненависти к «мущщинам», не впускает ни единого самца в свой новый, уютный мирок… за исключением меня, и, конечно, моего сына. Подозреваю, что Алис все еще заводит какие-то мелкие интрижки; и Падма положила на меня глаз чуть не с первого дня, дабы реализовать свою долго подавляемую потребность заботиться о ком-то; не могу ничего сказать об остальных, однако устрашающая расторопность женщин Нарликара отражается на блестящем полу этой фабрики, в мускульной силе и прилежании тех теток, что помешивают маринады в котлах.

Что потребно для чатнификации, для приготовления чатни? Сырье, разумеется: фрукты, овощи, рыба, уксус, специи. Ежедневно являются к нам рыбачки коли, чьи сари продернуты между ног. Огурцы-баклажаны-мята. Но еще: глаза, голубые, как лед, чей взгляд не обманет льстивая, гладкая поверхность фруктов, которые различают гниль под лимонной кожурой; пальцы, которые при легчайшем, как перышко, прикосновении проницают потаенные, непостоянные сердца зеленых помидоров; а более всего – нос, способный разбирать невнятные языки того-что-следует-положить-в-маринад, настроения, послания, чувства… на фабрике «Маринады Браганца» я слежу за претворением в жизнь легендарных рецептов Мари; но и у меня есть свои секреты – благодаря особым качествам моих подвергнутых дренажу носовых проходов я обладаю способностью добавлять в маринады воспоминания, мечты и мысли, тиражировать их целыми партиями, так что любой, кто попробует мою продукцию, узнает, что наделали перечницы в Пакистане, или каково это – быть в самом сердце Сундарбана… хотите верьте, хотите нет, но это правда. Тридцать банок стоят на полке и ждут, когда их напустят на страдающую амнезией нацию.

(Рядом с ними стоит еще одна банка, пустая).

Процесс пересмотра длится постоянно и не имеет конца: не думайте, будто я доволен тем, что сотворил! Что доставляет мне огорчение? Слишком резкий вкус маринадов в тех банках, где содержатся воспоминания о моем отце, некоторая двусмысленность любовной отдушки в «Джамиле-Певунье» (Специальная формула № 22), из-за которой лишенный проницательности человек может заключить, что всю историю о детях-подменышах я придумал только затем, чтобы оправдать свою кровосмесительную страсть; легкий привкус неправдоподобия в банке с этикеткой «Происшествие в бельевой корзине» – маринад пробуждает желание задать вопросы, на которые исчерпывающего ответа нет, например: почему Салему потребовался толчок, чтобы обрести волшебную силу? Большинство детей обошлось без… И еще, в «Индийском радио» и других – диссонирующая нота в выверенной партитуре приправ: могло ли признание Мари стать таким шоком для настоящего телепата? Иногда в замаринованном варианте истории Салем знает слишком мало, а порой – слишком много… да, следовало бы все это пересмотреть и исправить, но не остается ни времени, ни сил. Придется упрямо стоять на своем, прибегнуть к решительному утверждению: все было так, как было, потому что оно было так.

Нужно еще поговорить о специях, лежащих в основе состава. Сложные сочетания куркумы и тмина, тонкость шамбалы, когда большие (а когда малые) дозы кардамона; мириады возможных эффектов от чеснока, тарам масалы[125], плиточной корицы, кориандра, имбиря… не говоря уже о том, что добавление от случая к случаю щепотки грязи придает смеси богатый аромат. (Салем больше не помешан на чистоте). Когда речь заходит о специях, приходится мириться с неизбежными искажениями, которые возникают в процессе маринования. Мариновать – значит наделять бессмертием, в конечном итоге: рыба, овощи, фрукты плавают забальзамированные в уксусе-и-специях; некоторое смещение, незначительное подчеркивание изначального вкуса – это ведь неважно, правда? Искусство в том и состоит, чтобы изменить интенсивность, степень вкусового ощущения, а не его род; главное (как в моих тридцати банках и еще одной) придать ему очертания, форму – то есть смысл. (Я уже говорил вам, насколько меня страшит бессмыслица).

Возможно, когда-нибудь мир отведает моих маринованных историй. Кому-то они покажутся слишком острыми, с чересчур сильным запахом, от которого слезы выступают на глазах; и все же, надеюсь, можно будет сказать, что они сохранили подлинный вкус правды… ведь они, несмотря ни на что, были порождены любовью.

Последняя пустая банка… какой будет конец? Счастливый – Мари в тиковом кресле-качалке и сынишка, заговоривший наконец? Перебирающий другие рецепты – все тридцать банок с названиями глав на этикетках? Меланхолический – погрузиться в память о Джамиле, и Парвати, и даже об Эви Бернс? Или снова приплести сюда волшебных детей… но должен ли я радоваться тому, что некоторые ускользнули, или же закончить трагическими, разлагающими последствиями дренажа? (Ибо именно дренаж явился причиной трещин: мое несчастное, стертое в порошок тело, дренированное сверху и снизу, растрескалось потому, что из него выкачали влагу. Иссушенное, битое-перебитое жизнью, оно сдалось, наконец. И теперь – крик-крэк-крак, и вонь, исходящая из расщелин: похоже, это запах смерти. Не распускаться: я должен владеть собой как можно дольше).

Или закончить вопросами: например, если я – а это чистая правда, готов поклясться, – вижу трещины на тыльной стороне ладоней, на лбу, между пальцами ног, то почему из них не идет кровь? Или я весь уже выжат-высушен-замаринован? Или я уже превратился в мумию самого себя?

Или снами: ведь прошлой ночью призрак Достопочтенной Матушки явился мне, взирая вниз сквозь дыру в прорезанном облаке, дожидаясь моей смерти, чтобы на сорок дней разразиться муссонными слезами… а я, воспарив над собственным телом, кинул взгляд на свой искаженный, укороченный образ, и увидел седоволосого карлика, того самого, который когда-то посмотрелся в зеркало и испытал облегчение.