Очередь есть наивысшая форма социальной общности индивидов, в которой не на словах, а на деле реализуется абсолютное социальное равенство индивидов, сказал Заибан в речи, написанной для него дружным коллективом ЖОП к столетнему юбилею Ларька.

Ты сам знаешь, говорит Мазила, сколько валюты дают ибанским туристам, едущим за границу. Гроши. И, естественно, они стараются потратить ее наиболее разумно - на барахлишко. Что поделаешь! Ты сам говоришь, что все магазины завалены обувью, а ботинки купить - немыслимое дело. Так что их понять можно. Так в Эн около музея искусств есть туалет. А чтобы попасть в него, надо монету платить. Жалко. Так наши туристы ходили мочиться за статую Аполлона, стоявшую неподалеку. И представь себе, статуя размокла и развалилась. Выяснилось, что она не подлинник, а подделка более позднего времени. Таким путем ибанцы внесли ценный вклад в мировую культуру. Смешно? Ничего! Мы, ибанцы, еще скажем свое слово в развитии мировой цивилизации. Странно, может быть, но я посмотрел на нас со стороны, оттуда, и увидел, что прогресс цивилизации проходит через Ибанск. От этого никуда не уйдешь!

Ибанск, говорит Болтун, есть тупиковая цивилизация. Как муравейник. Но и в муравейнике есть какой-то прогресс, говорит Мазила. Мы его только не замечаем. Что это за прогресс, который не заметен, говорит Болтун. Прогресс имеет смысл лишь тогда, когда он заметен самим его участникам. А если даже у муравьев есть прогресс, замечают ли его сами муравьи? Ты же сам говорил, что на все нужно время, говорит Мазила. Пройдут десятилетия... столетия... тысячелетия, в конце концов, и в Ибанске произойдет скачок. Пусть, говорит Болтун, ты прав. Но нам-то что до этого? Какое влияние на ход нашей экономики оказывает тот факт, что через миллион лет средняя температура в Ибанске понизится на пять градусов? Думаешь, завтра начнут делать утепленную одежду и дома? Но на чем базируется твоя уверенность в том, что мы тупиковая цивилизация, говорит Мазила. Личные наблюдения нескольких человек в течение короткого времени, и только? А другого не бывает, говорит Болтун. Ждать, когда накопится опыт наблюдений миллиардов людей в течение жизни тысяч поколений? К тому же это не прибавит ни крупицы к тому, что может заметить один неглупый человек, думающий в этом направлении. Тут речь идет не о переустройстве, а о понимании. А понимание есть всегда дело одного и начинается с одного. Мы на эту тему говорили с тобой много раз. Тут не просто наблюдение фактов нашей жизни. Тут анализ всей системы жизни. Теория, построенная но правилам науки и подтвержденная огромным числом фактов. Ты сам в свое время не раз удивлялся, почему так ужасающе точно сбываются прогнозы Шизофреника. А теперь вдруг все забыто... Но деятельность таких людей, говорит Мазила, как Правдец, Двурушник, Певец, твой Крикун. Кого ты еще называл? Учитель... Я... Меня можно причислить к этой категории?... Она бесперспективна, говорит Болтун. Слишком вязкая социальная среда. Их деятельность имеет тот же эффект, что бросание горошин в океан мазута. А накопление таких индивидов приводит лишь к образованию сред, живущих по законам целого, т.е. новых лужиц мазута. Как можно жить с такими настроениями, говорит Мазила. Надо же что-то делать! Мы и делаем, говорит Болтун. Ты лепишь Заибана. А я... Я оправдываю твои действия. Мы вместе замазываем щелочки в возможном выходе из тупика. В этом и состоит обязанность муравья-Мазилы и муравья-Болтуна в этом прекрасном, благоустроенном, мудром и т.п. Муравейнике. А полеты в Космос, спросил Мазила. Они выполняют ту же роль. Когда муравьи перетаскивают муравейник на новое место, они точно воспроизводят свою прежнюю социальную структуру. Не могу в это поверить, говорит Мазила. Выход где-то есть! Должен быть! Нет, говорит Болтун. Но почему, почему, говорит Мазила. Не хочу повторяться, говорит Болтун. Если хочешь - скажу в двух словах. Потому, что Ибанск и есть выход из всех затруднений прошлой истории человечества. Результат поисков выхода, во всяком случае.

На вечер по поводу освобождения Хмыря пришел Балда с Девицей, Участковый со Спекулянткой, Лапоть с Учителем. Говорили, пили, ели. В заключенье песни пели. Потом попросили Учителя, чтобы он спел что-нибудь про войну.

Я гитару беру. Задеваю струну.

Спеть? Хотите? Спою - не скучайте.

А про что же вам спеть? Скажут, спой про войну.

Про войну?! Хорошо. Получайте.

Помню, словно вчера. Хочешь нет, хочешь верь.

Нас бабенки к себе заманили.

И какой-то бурдой... тьфу... мутит и теперь...

Одного на тот свет упоили.

Как-то раз со стрелком до того надрались,

Что проспаться к утру не успели.

До машины ползком на бровях добрались.

На задание... в тыл!... улетели.

А однажды из БЭ полетели мы в ЦЫ.

Парашют мой ребята пропили.

Чтобы я не заметил, чехол, стервецы,

Грязным вшивым тряпьем понабили.

Ты ж хотел про войну! Ты ж в сражениях был!

Ты ж врагов убивал! Сам сбивался!

Убивал? Сам горел? Я про это забыл.

Да и помнить, друзья, не старался.

А очередь все растет, сказала Спекулянтка. Чем только все это кончится? А ничем, сказал Участковый. Вот пойду, свистну, и все разойдутся. Вряд ли, сказал Балда. Тут затевается что-то серьезное. Я пойду с тобой, сказала Девица Учителю. Почему, спросил Учитель. Болтун молод, я стар. Ты тоже когда-то был молод, сказала Девица. Я тебя люблю именно таким, человек из прошлого. И они ушли.

Расскажи мне что-нибудь о прошлом, сказала Девица. Ладно, сказал Учитель. Я тебе расскажу.

Выпускникам Школы зачитали приказ о присвоении офицерских званий. Самых маленьких, разумеется. Лиха беда - начало, сказал Мерин. Каких-нибудь сорок или пятьдесят лет, и мы уже генералы. Если, конечно, будем хорошо себя вести, и не получим взыскания за заправку коек. Сейчас война, сказал Лопух, и звания присваивают быстрее. Один парень из нашей школы всего на три года старше нас, а уже полковник. Этот твой парень, сказал Учитель, образцово-показательный. И все-таки быстрее, сказал Лопух. Если, конечно, не сшибут. Сшибут - прямо в рай, сказал Мерин. Приказ вышел, летчиков-штурмовиков независимо от заслуг и грехов еще при жизни зачисляют в святые тоже с самым маленьким званием, сказал Интеллигент. Так что все придется начинать сначала. Зато там политподготовки не будет, сказал Мерин. Будет, сказал Учитель. Политподготовка теперь везде есть. По нашему примеру. Хороший пример заразителен. Прекратите трепотню, сказал Уклонист. Не забывайте, что стукачам тоже присваивают офицерские звания.

Выдали обмундирование. Хотя солдатское и хлопчатобумажное, но все-таки новое. И кирзовые сапоги. И ребята первым делом заузили голенища сапог, подшили необъятную мотню солдатских штанов, шитых с расчетом на то, чтобы их смог носить любой гражданин Ибанска, и укоротили гимнастерки. Вот теперь мы похожи на настоящих офицеров, сказал Учитель, надрываясь от хохота. Прямо-таки гусары! В цирке выступать можно. И грима не нужно. Выдали пистолеты. И зарплату. Такую же мизерную, как звание. Но это была первая зарплата в жизни. И ребятам она показалась даром небес. Они никогда еще не держали в руках такую кучу денег, на которые можно было купить целый литр вонючей самогонки. Как только их распустили, они разбрелись по своим заветным уголкам пропивать эти нежданные денежки, с которыми в общем-то и делать больше ничего другого было нечего. Ушли на глазах дневальных, дежурных и старшин. Законно. В зауженных кирзовых сапогах, укороченных гимнастерках, с птичками на левом рукаве, с брезентовыми кобурами, в которых болтались увесистые настоящие пистолеты и запасные обоймы.