Шестьдесят седьмой улицей и Коламбус-авеню — после двадцати часов на одной воде поесть и в самом деле было необходимо. Таксист высадил нас у «Провинции Сычуань», и мы сели за столик в пустом ресторане. Строчки меню поплыли перед глазами. Я попросила Черил сделать заказ на нас обеих, а сама…

А сама совершила ошибку, подняв голову и взглянув в сторону барной стойки. Там стоял телевизор. Включенный. Второй раз за сутки мне довелось увидеть родного брата на маленьком телевизионном экране… только сейчас это был Адам, которого уводили в наручниках, с руками за спиной. Несколько дюжих федералов буквально тащили его сквозь толпу заранее оповещенных репортеров, а те наперебой выкрикивали заготовленные вопросы. Фейерверк вспышек фотоаппаратов сопровождал превращение Адама из принца высокодоходных облигаций в обвиняемого в уголовном преступлении.

Заметив, что я замерла и потрясенно смотрю куда-то в одну точку, Черил повернула голову и увидела то же, что и я. Тщательно подготовленную сцену конвоирования арестанта сопровождали титры:

«АДАМ БЕРНС, ФИНАНСОВЫЙ МАГ С УОЛЛ-СТРИТ, АРЕСТОВАН ЗА НЕЗАКОННЫЕ ОПЕРАЦИИ С ЦЕННЫМИ БУМАГАМИ».

Обхватив голову руками, я зажмурилась, желая, чтобы окружающий мир куда-нибудь провалился. Я знала, что это приближается. Но видеть эту картину — твоего брата, грубо толкая в спину, волокут в наручниках, — эту сцену публичного шельмования, организованную окружным прокурором Манхэттена…

Немного утешало одно: по крайней мере, там, где сейчас мама, нет телевизора. Когда мы приехали ко мне, Черил решительно настояла на том, чтобы подняться наверх. Она сидела напротив меня — ни дать ни взять социальный работник, имеющий дело с опасным пациентом, — пока я звонила Дженет в ее фальшивый замок в Гринвиче. После гудка включился автоответчик. Я оставила для Дженет короткое сообщение, сказав, что очень сочувствую по поводу случившегося с Адамом, что я к ее услугам, если понадобится помощь — тем более что скоро должен родиться малыш, — и что она, наверное, слышала о папе и о том, как тяжело, что все это навалилось одновременно.

Когда я заговорила об отце, у меня задрожал голос — осознание того, что его больше нет, было как удар в лицо. Я посмотрела на часы. Я не ложилась с тех пор, как проснулась вечером в субботу, а сейчас было уже 18:12. Понедельника! Я сказала, что Черил может идти. Она возразила, что побудет, пока я не усну по-настоящему.

— Мне не нужно, чтобы ты играла при мне конвойного, Черил.

— Я просто выполняю распоряжение Си Си.

Я разделась. Приняла таблетки. Забралась под одеяло. Накрыла голову подушкой и позволила себе расслабиться, отдавшись на волю непомерному горю. Снотворное сделало свое дело. Проснулась я в пятом часу утра, и боль мгновенно вернулась. Я пошла на кухню, чтобы приготовить кофе, и нашла записку от Черил. Она писала, что ушла в восемь вечера, убедившись, что я просплю всю ночь, что, если потребуется, я могу звонить ей в любое время. И я уверена, что ты обязательно справишься с этим горем.

На автоответчике — я выключила на ночь звук на телефоне — тоже были сообщения. Первое от мамы:

«Сейчас три часа ночи. Я только что вернулась из больницы — потребовала, чтобы меня выписали, хотя дежурный врач сначала никак не соглашался. Сейчас я дома. Спать не хочу — все еще прихожу в себя после комы, в которую они меня погрузили. Приезжай, как только проснешься и прослушаешь это».

Через полчаса я была у мамы. Торопливо обнявшись со мной, она заговорила быстро и деловито:

— Рассказывай, что там с организацией похорон.

Выслушав мой отчет, мама согласилась, что я все сделала правильно, после чего сказала, что все остальное берет на себя.

— Теперь мой выход.

С тревогой мама стала расспрашивать про Адама. Я рассказала ей о сообщении от Сэла Грека, которое тоже пришло утром на автоответчик. Он рассказал, что через два дня состоится слушание по делу об освобождении под залог, а пока ему удалось улучшить условия содержания Адама, добившись, чтобы его не поместили в кошмарную тюрьму на острове Райкерс. Он гарантировал, что Адам будет присутствовать на похоронах… хотя и в сопровождении людей в штатском.

— Еще Сэл сказал, что сегодня утром позвонит тебе и договорится о встрече… он хотел бы приехать к тебе сюда, сегодня же.

— Чтобы еще раз рассказать мне, что ты ни в чем неповинна, мисс Чистые Руки?

— Мама…

— Я не намерена сейчас это с тобой обсуждать. Как говаривала моя собственная мать, смерть хороша тем, что горевать некогда: нужно заниматься похоронами и еще много о чем хлопотать. Мама любила устраивать похороны. Это входило в число ее любимых развлечений. Потому что укрепляло ее мрачный взгляд на жизнь. Так что сейчас я намерена действовать согласно ее образу мыслей и сосредоточиться на том, чтобы отправить твоего отца туда, где уж он должен оказаться согласно его идиотской религии.

Я хотела высказаться в том смысле, что лучше уж представлять папу в каком-никаком раю, чем думать, как он сиротливо лежит на холодной полке в больничном морге. И хотела спросить маму, как ей удалось так быстро оправиться от действия седативных препаратов, которые ей давали в больнице. На это она ответила сама, не дожидаясь моего вопроса:

— Дежурный стажер в этом сумасшедшем доме настаивал на том, чтобы я осталась в палате до утра. А я похвалила его за то, какие хорошие лекарства мне подобрали. Их снадобья отправили меня в нокаут и помогли проскочить фазу истерики, но сделали это мягко, не так, будто мне дали по голове бейсбольной битой. Ну, а потом я ему сказала: раз меня не заперли и не обрядили в смирительную рубашку, я ухожу… и попробуйте только меня остановить.

— Ты — настоящий пример того, как надо приходить в норму.

— Не уверена. Просто я решила держать свое горе при себе, пока все это не закончится. Теперь я хочу прояснить одну вещь: недопустимо, чтобы Питер явился на похороны.

— Уверена, что об этом мы можем не беспокоиться.

— Откуда такая уверенность? Может, тебе известно, где он сейчас?

— Как и ты, я еще никак не приду в себя из-за всего, что случилось за эти тридцать шесть часов. И я понятия не имею, где Питер.

— Обещай, что не понесешься его разыскивать.

Я, признаться, собиралась попросить Хоуи, чтобы он этим занялся. А заодно собрал информацию о том, что пишут в прессе по нашим делам.

Мама обо всем этом ничего не знала, хотя Мардж, ее невероятно эффективная секретарша, наверняка делала вырезки всех заметок