Но отсюда не возникал и не мог возникнуть тот острый конфликт, который пытались и пытаются выискать во взаимоотношениях Нила Сорского и Иосифа Волоцкого. Поэтому крайне сомнительна версия о резком столкновении преподобных на соборе 1503 года.

Что же касается характерного для позднейших источников превращения всего этого собора в спор между Нилом Сорским и Иосифом Волоцким, оно, без сомнения, было обусловлено совершившимся к тому времени наивысшим признанием преподобных («такие светила», — сказано о них в том же «Письме о нелюбках»), личности которых как бы затмевали все остальное.

Не исключено, что преподобные присутствовали на соборе и, может быть, сказали свое слово (правда, часть историков, как и а. а. Зимин, сильно сомневается даже в том, что Иосиф волоцкий держал речь[644], а «Слово иное» сообщает только о беседе Нила Сорского с Иваном III, причем последний, возможно, использовал затем высказывания преподобного о нежелательности монастырских сел в своих — чуждых преподобному — секуляризаторских интересах).

Однако при всех возможных оговорках у нас нет сколько-нибудь серьезных оснований полагать, что на соборе 1503 года имела место «борьба» преподобных Нила и Иосифа. версия об их столкновении, изложенная в «Письме о нелюбках», родилась, скорее всего, под воздействием «подложных» псевдоцитат в широко распространяемых сочинениях вассиана (преподобный Иосиф сообщал, что вассиан «рассылает… послания»)[645]: ведь весь дальнейший (после сообщения о соборе 1503 года) рассказ этого «Письма» говорит о споре Иосифа волоцкого уже не с Нилом Сорским, а с вассианом. И представление о том, что первоначально конфликт, обрисованный в «Письме», представлял собой столкновение между преподобными Иосифом и Нилом, было, скорее всего, внушено автору «Письма» сочинениями вассиана.

Обратимся теперь к наиболее «острой» стороне вопроса о преподобных Иосифе и Ниле — их отношении к ереси жидовствующих.

Как уже сказано, с середины XIV до середины XVI века Русь переживает эпоху интенсивного роста и многообразного расцвета. в частности, в 1480 году она окончательно освобождается от зависимости от Орды, но следует знать, что благодаря резкому ослаблению последней зависимость от нее имела уже скорее формальный, чем фактический характер с самого начала великого княжения Ивана III (1462 год).

Одним из очень существенных последствий обретения Русью «суверенности» явилось ее широкое общение с окружающим миром — и с Западом, и с востоком; ранее «внешняя политика» во многом была, так сказать, прерогативой правителей Золотой Орды, которым подчинялись русские князья. Но по мере ослабления ордынской власти — еще до 1480 года — складываются, например, тесные взаимоотношения Руси с самой «высокоразвитой» тогда страной — Италией, и в Москву в 1475 году приглашается выдающийся итальянский инженер аристотель Фьораванти, под руководством которого в Кремле строится новое здание Успенского собора, существующее и сегодня.

Между прочим, некоторых людей как бы задевает тот факт, что великолепное творение московского зодчества строил иностранец… Но, во-первых, Италия в то время вырвалась далеко вперед в сфере науки и техники, и итальянских мастеров приглашали для работ вовсе не только на Русь, но и в основные страны Западной Европы, а, во-вторых, для усвоения характера собственно русского зодчества Фьораванти для начала был отправлен во владимир, где изучал архитектурное своеобразие тамошнего Успенского собора, чудесного храма Покрова-на-Нерли и т. п., и построенный им в Москве Успенский собор был выдержан в основных канонах русского зодчества. Между прочим, преподобный Иосиф волоцкий писал об этом соборе, что его «достоит нарещи земное небо, сиающу яко великое солнце посреде рускыя земля»[646].

Словом, установившиеся во второй половине XV века деятельные и многообразные взаимосвязи Руси с «внешним» миром были в тех или иных отношениях и естественны, и плодотворны. Но, как говорится, все имеет свою оборотную сторону, что в особенности уместно сказать о русских людях, в высшей степени склонных к всякого рода «крайностям». вообще-то это качество может дать и «отрицательные» и «положительные» последствия, и русский «экстремизм» (если воспользоваться современным термином) являет собой национальное своеобразие, а не заведомо «отрицательную» черту.

Но одно из проявлений этого «экстремизма», которое не раз имело место в нашей истории, всегда наносило тяжкий ущерб стране. речь идет о таких периодах истории Руси-России, когда ради пришедших извне «новаций» предпринимался «экстремистский» отказ от веками складывавшихся устоев бытия и сознания, — отказ, который не мог привести ни к чему, кроме разрушений, и только последующий нелегкий, подчас мучительный возврат на собственный путь спасал страну…

Незадолго до того, как в Москву прибыл упомянутый итальянец Фьораванти, в 1470 году, в Новгород заявился другой человек, который также имел в конечном счете итальянское происхождение: его дед Симоне де Гизодьфи был знатным и богатым генуэзцем, занимавшимся крупной, как сказали бы теперь, «коммерческой деятельностью» на таманском полуострове между Черным и азовским морями. Здесь тогда существовало княжество, основным населением которого были черкесы (или, иначе, зихи), и Гизольфи устроил брак своего сына винченцо с черкесской княжной, и сын последнего, полуитальянец-получеркес, стал князем Таманским. Это был, как ясно из фактов, человек огромной энергии и обширнейших познаний, имевший самые широкие международные связи и в Европе, и в азии. Особое значение имела его связь с существовавшей с давних времен в таманском городе Матреге[647], являвшемся столицей его княжества, крупной иудейской общиной.

Прибыв в 1470 году в Новгород вместе с тогдашним князем Киевским Михаилом Олельковичем (литовцем), он сумел оказать громадное воздействие на общавшихся с ним людей, среди которых были и православные священники алексей и Денис. Посеянная Заккарией, которого на Руси звали «Скарья» и «Схария», ересь дала, увы, весьма и весьма обильные «плоды». в 1478 году великий князь Иван III беседовал в Новгороде с «еретическими» священниками алексеем и Денисом, произведшими на него столь сильное впечатление, что он пригласил их в Москву, где они были поставлены (в 1480 году) во главе важнейших соборов — Успенского и архангельского… впрочем, об этом речь пойдет ниже. Здесь же необходимо сказать о наиболее существенном. Иван III, при котором Русь широко вышла на мировую арену, явно склонялся, как, на мой взгляд, свидетельствует множество известных фактов, к столь характерному для нас, русских, «экстремизму». Поскольку Русь тогда стремилась вобрать в себя те или иные практические и теоретические достижения Запада и востока (отмечу, что Заккария Гизольфи был как бы «представителем» и Европы, и азии) великому князю казалось, что даже само определявшее путь Руси уже пять столетий Православие нуждается в «обновлении» — в соответствии с идущими извне «советами».