— Что у нее? — спросил мистер Окройд. Он так охрип, что ему пришлось откашляться и повторить вопрос.

— Какая-то хворь вроде аппендицита, — ответила миссис Сагден, — только посурьезней. Ваш Леонард говорил про какой-то пери… перритотит, что ли, нипочем не выговорить.

— А операция как прошла? Нормально?

— Прооперировали ее почти сразу. Иначе-то никак было нельзя. А потом вроде еще раз пришлось оперировать. Да-да, точно, — добавила миссис Сагден со скорбным удовольствием.

Мистер Окройд в ужасе уставился на нее.

— Стало быть… совсем она плоха, — наконец выдавил он.

— Плоха, очень плоха, бедняжка! Ваш Леонард только раз ее навещал, а я и вовсе ни разу, но миссис Флэтер говорит — ей дочурка сказала, слышала от одной из медсестер, — что дела совсем плохи. Мы должны надеяться на лучшее, я считаю. Ах, совсем я заболталась! Вы присядьте, мистер Окройд, я вам чаю сделаю. Леонард вернется с минуты на минуту — я к этому времени всегда ему что-нибудь стряпаю. Сегодня вот пекла как раз. Сейчас принесу кекс с изюмом и кусочек пирога с салом, вы только за чайником последите.

Через десять минут она пришла и опять ушла, а мистер Окройд сел за стол с Леонардом — очень подавленным и притихшим Леонардом, надо сказать. Денди-охотник, который в бесчисленных танцевальных залах, кинотеатрах и дешевых кафе загнал такое множество жертв, бесследно исчез, а его место занял испуганный встревоженный юнец с подрагивающей губой, юнец, повстречавший на своем пути куда более жестокого охотника. Ему было почти нечего добавить к тому, что рассказала миссис Сагден.

Мистер Окройд нашел утешение во внезапной вспышке ярости.

— Дубина стоеросовая! — воскликнул он. — Почему сразу не сказал, что мать захворала? Совсем тебе разум отшибло!

— Да не мог я, — жалобно выдавил Леонард.

— Как это не мог?! Еще чего удумал!

— Не мог. Я же говорю, сначала я сам не знал, а когда ма поплохело, она запретила тебе говорить. «Отцу ни слова» — это был ее последний наказ.

Гнев мистера Окройда тут же утих. Он уперся взглядом в стол.

— Зачем же она такое наказала?

— А мне почем знать, — пробормотал его сын. — Может, не хотела, шоб ты знал.

Мистер Окройд оттолкнул чашку и печально зацокал языком.

— Я же видел, что ей худо, когда на Рождество приезжал. Так ей и сказал, и Лили даже предупредил. Ох, горе-то какое! — С минуту он молча размышлял о печальных превратностях этой жизни. — Ладно, утром схожу в больницу. Надеюсь, меня к ней пустят. Ты сегодня справлялся о ее здоровье? Что сказали?

— Говорят, состояние прежнее. Плоха она, отец, плоха. — Леонард встал из-за стола и отвернулся.

Мистер Окройд машинально набил трубку «Старым моряцким», но не закурил. Он недвижно сидел, подперев щеку кулаком, погруженный в свои неспокойные мысли. Леонард сходил наверх, опять спустился и, встав у очага, прикурил сигарету.

— Вчера вечером заходила тетя Элис, — нарушил он затянувшуюся тишину.

— Вон как! — Мистер Окройд тоже встал из-за стола и задымил трубкой. — Ну, и как она поживает?

Сестра его жены, эта самая Элис, вышла замуж за железнодорожника и поселилась на другом конце Браддерсфорда. Мистер Окройд не видел ее несколько лет. Впрочем, ни она, ни ее муж ему никогда не нравились.

— Хорошо, — безразлично ответил Леонард. — Кузина Мейбл скоро выходит замуж.

— Славно, славно! Когда я последний раз видал Мейбл, она была чумазой девчушкой в грязном сарафане. А теперь вот замуж выходит. Кто счастливчик?

— Зовут Джонсон. Работает в железнодорожном управлении — чинуша. Послушать его, так он там самый главный. Павлин! А Мейбл да, выросла уже. Она ведь на год меня старше, почти ровесница нашей Лили.

— Лили-то еще не сообщил? — с тревогой спросил мистер Окройд.

Его сын покачал головой:

— Я ей уже два месяца ничего не писал. Она тоже молчит. Ты ведь напишешь?

Что же ей написать? Мистер Окройд невольно похолодел, но тепло вернулось при мысли о самой Лили. Вот бы она была здесь, рядом! Но нет, лучше ей сюда не приезжать. Он огляделся по сторонам и вдруг что-то вспомнил.

— Слушай! — воскликнул он. — А где же Альберт? Я совсем про него забыл.

— Съехал. Недели две как съехал.

— Уже хлеб! Болтовня этого Альберта меня б точно добила. А что случилось?

— На этой неделе у него свадьба. — Леонард ядовито усмехнулся. — Охомутали нашего мистера Таггриджа. Я его предупреждал, а он ни в какую. Когда ее родители прознали, другого выбора у него не осталось. Отец семейства провел с ним нравоучительную беседу. Бедный старик Альберт!

Да, его дни в роли вольного героя-любовника закончились. Не строить ему больше глазки, не преследовать и не загонять дичь. Слишком опрометчиво он загнал последнюю жертву — попался сам и скоро будет разгуливать по улицам с коляской.

— Бедный, еще чего! — насмешливо фыркнул мистер Окройд. — Кого жалко, так это невесту! За болтуна и пустобреха выходит. А тебе, малой, не след так разговаривать, — строго добавил он. — «Охомутали»! Стыд-позор, мой собственный сын так говорит! Ляпни я эдакое перед своим отцом, он бы меня поколотил, ей-богу. Думаешь, девчата для того и нужны, чтоб вы им голову морочили? Разве это игрушки? — С минуту он строго смотрел на сына. — Чо у тебя с работой? У Грегсона трудишься?

— Да, — понуро ответил Леонард. — Нормально все. Я теперь за вторым креслом, постоянных клиентов много. Почти четыре фунта в неделю имею.

— Молодец, так держать! Авось будешь приносить еще больше, когда тебя «охомутают», как ты выразился. Глядишь, приличная девушка вобьет чуток разума в твою дурную голову.

— Недавно мне предложили работу в Манчестере, — пробубнил Леонард, — я хочу согласиться. Платят там больше, да и обстановку сменю. Тошнит уже от Браддерсфорда. Если… если мама выздоровеет, я поеду. — Он тяжело сглотнул.

Мистер Окройд смягчился.

— Ты, малой, делай, как считаешь нужным. Я тебе указывать не буду, жизнь-то твоя. И как бы ты ни решил, мать тебя любила и любит. Ты всегда был для нее хорошим сыном.

Сказав так, он откашлялся и строго взглянул на вечернюю газету, словно заранее знал, что не поверит ни единому печатному слову. Леонард, пробормотав что-то о прогулке, исчез. Мистер Окройд осторожно и безрадостно прочел газету, выкурил одну или две трубки, посидел, мрачно глядя на огонь, и лег спать.

II

Больница Браддерсфорда отличается от фабрик и заводов отсутствием высоких труб, в остальном же различий практически нет. Это бестолковое некрасивое здание, целиком из почерневшего камня, которое поначалу окружили асфальтированным двором — по нему без конца моросит мелкий черный дождь, — а потом обнесли высокой железной решеткой, какая уместнее смотрелась бы вокруг тюрьмы. За прутьями время от времени можно разглядеть медсестру: в этих каменных закопченных стенах она кажется безгрешным чистым духом, созданием из другого мира. Здесь, вдали от солнца, от зеленых деревьев и голубых далей, где не слышно птичьего пения, а только грохочут по холмам грузовики и стонут трамваи, за этим ржавым железом и стенами, покрытыми черной копотью, браддерсфордцы время от времени выздоравливают после сердечных приступов, оправляются от драк или бьются до последнего — со Смертью.