Я остановился около костра Лонгвика, и он поделился со мной свежими новостями. Некоторые из слуг Бледной Женщины находились с ней еще со времен войны красных кораблей. Когда-то их было гораздо больше, но многих она безжалостно скормила драконам. Сначала поселение стояло на берегу рядом с каменоломней, но после войны Бледная Женщина начала опасаться, что островитяне поднимут против нее оружие. Кроме того, она с самого начала решила прикончить Айсфира. Легенды утверждают, что туннели и залы под ледником построены многие поколения назад. Она дождалась, когда наступит ежегодный большой отлив, чтобы найти подо льдом вход, а попав туда, приказала своим слугам прорубить свод ненадежного туннеля и сделать тайный вход, которым можно было пользоваться во время любого отлива.

Разрушив поселение на берегу, Бледная Женщина велела своим слугам перенести под землю одного из двух каменных драконов и поставить в большом зале. Это оказалось почти невыполнимой задачей, но ей было наплевать на то, сколько человеческих жизней и времени потребуется.

После войны она жила под ледником, получая дань с кланов, которые продолжали ее бояться или надеялись вернуть назад своих родных. Бледная Женщина заключала сделки на самых жестоких условиях – за корабль с провизией обещала отдать тело члена семьи или что пленник никогда не покинет ее владений и не навлечет позор на свой клан. Когда я спросил Лонгвика, знали ли островитяне, где она живет, он покачал головой.

– Мне показалось, что они стыдились этого. Те, кто платил ей дань, никогда не говорили о своем договоре с ней.

Я кивнул. Наверняка многие представители клана нарвала и не подозревали, какая страшная участь постигла Эртр и Косей. Кому, как не мне, знать, что самые важные тайны можно сохранить.

Итак, Бледная Женщина создала свое царство руками частично «перекованных» воинов. Когда кто-то из них становился слишком старым, демонстрировал непослушание или заболевал, его отдавали дракону. Пытаясь оживить каменное чудовище, она пожертвовала ему множество человеческих жизней. Мы прибыли на остров, когда ее могущество пошло на убыль. Ей служило всего несколько десятков воинов, в то время как раньше она распоряжалась судьбами сотен. Дракон и тяжелый труд убили многих.

Бледная Женщина и сама попыталась расправиться с Айсфиром, но у нее ничего не вышло, она лишь мучила его, но прикончить не смогла. Она боялась убрать лед, в который он был закован, а найти надежное оружие, чтобы проткнуть толстую шкуру под чешуей, ей не удалось. О ее страхе и ненависти к нему среди рабов ходили легенды.

– Я все равно не понимаю, – тихо сказал я Лонгвику, глядя в пламя затухающего костра. – Почему они ей служили? Как ей удавалось подчинять себе «перекованных»? Те, которых я видел в Баккипе, вообще никого не слушались.

– Понятия не имею. Я участвовал в войне красных кораблей и понимаю, что ты имеешь в виду. Ребята, с которыми я поговорил, смутно помнят, что с ними происходило, когда они ей служили. Они вспоминают только боль – ни удовольствий, ни запахов, ни вкуса пищи. Им было легче ей подчиниться и делать то, что она требовала, чем идти против нее. Тех, кто восставал, скармливали дракону. Думаю, здесь мы столкнулись с более изощренным использованием «перековывания», чем в Шести Герцогствах. Один парень рассказал мне, что, когда она отняла у него любовь к дому и семье, ему стало казаться, будто в мире осталась только Бледная Женщина и он должен ей служить. И он ей служил, хотя даже смутные воспоминания о том, что он делал, вызывают у него стыд.

Когда я ушел от Лонгвика и отправился к Барричу, я заметил в тени между палатками Дьютифула и нарческу. Они стояли, взявшись за руки и склонив друг к другу головы. Мне стало интересно, как относится мать Эллианы к их будущему браку. Ей он должен представляться противоестественным и неожиданным союзом с бывшим врагом. Станет ли она его поддерживать, когда выяснится, что ее дочь должна будет покинуть материнский дом, чтобы править далекой чужой страной? И что сама Эллиана думает по этому поводу, ведь она совсем недавно вновь обрела мать и сестру? Захочет ли она расстаться с ними и отправиться в Шесть Герцогств?

Уэб сидел со Свифтом и Барричем, когда я к ним подошел. За короткое время, прошедшее с тех пор, как был ранен Баррич, мальчик превратился из ребенка почти в мужчину. Я тихонько сел рядом с ними на край саней. Над ними поставили палатку, чтобы защитить Баррича от пробирающего до костей ночного ветра, внутри горела одинокая свеча. Несмотря на несколько одеял, у Баррича были ледяные руки.

– Неужели вы не можете попробовать еще раз? – спросил меня Свифт, и я услышал в его голосе, что он знает ответ. – Те, другие… они так быстро поправились. Теперь они сидят около костра, разговаривают и смеются со своими товарищами, будто ничего и не было. Почему вы не можете помочь моему отцу?

Я уже говорил ему почему. Но все равно повторил:

– Потому что много лет назад Чивэл закрыл его для Скилла. Ты знал, что твой отец служил принцу Чивэлу? Что он был источником силы для будущего короля?

Свифт покачал головой, и я увидел в его глазах сожаление.

– Я мало знаю про своего отца, кроме того, что он мой отец. Он очень сдержанный человек. Мама часто рассказывала нам о том, как она жила в городе, и о своем отце, а он – никогда. Он научил меня заботиться о лошадях, но это было до того… – Свифт замолчал, но через пару секунд заставил себя продолжить: – До того, как узнал, что у меня есть Уит. Как и у него самого. Потом он старался не пускать меня в конюшню и держал как можно дальше от животных. И мы мало времени проводили вместе. Но и про Уит он почти ничего не говорил, если не считать того, что запретил мне разговаривать с животными.

– Когда я был мальчишкой, он обходился со мной точно так же, – сказал я и почесал в затылке, пытаясь разобраться, какими воспоминаниями могу поделиться, а какие принадлежат Барричу. – Когда я стал старше, он разговаривал со мной и пытался объяснять разные вещи. Думаю, что тебе он тоже рассказал бы о себе, чуть позже.

Я тяжело вздохнул, продолжая держать Баррича за руку. Я надеялся, что он простит меня за то, что я собирался сделать, впрочем, может быть, он был бы мне благодарен.

– Я помню, как увидел твоего отца в первый раз. Думаю, мне было лет пять. Один из людей принца Верити привел меня в комнату, где ели стражники, в старой казарме в Мунсее. Принц Чивэл и большинство его стражников куда-то уехали, а твой отец остался. У него еще не совсем зажила рана. Та, из-за которой он потом хромал. Он встал перед диким кабаном и закрыл собой моего отца от его клыков.

Так вот, Баррич сидел в кухне, полной стражников, молодой человек и воин в самом расцвете сил, с жесткими глазами и диким нравом. И тут ему навязали меня, без всякого предупреждения и долгих разговоров. Ты можешь себе такое представить? Я до сих пор спрашиваю себя, о чем он думал, когда один из стражников поставил меня перед ним на стол и во всеуслышание объявил, что я бастард принца Чивэла и Барричу теперь придется за мной присматривать…

Свифт невольно улыбнулся. Так мы провели ночь – Свифт слушал, а я рассказывал о грубоватом молодом человеке, который вырастил меня. Уэб некоторое время сидел с нами; я не заметил, когда он тихонько, не потревожив нас, ушел. Когда догорела свеча, мы легли рядом с Барричем, чтобы немного его согреть, и я продолжал тихонько говорить в темноте, пока Свифт не заснул. Мне казалось, что мое ощущение Баррича стало сильнее, но, скорее всего, дело было в моих воспоминаниях о том, как много он для меня значил, и о том, как он воспитывал и поощрял меня, о временах, когда наказывал и хвалил. Только сейчас я по-настоящему понял те дни, когда одинокий молодой мужчина подчинил свою жизнь интересам маленького мальчика, моя зависимость от него сказалась на его судьбе не меньше, чем его воспитание – на моей.