В полном расстройстве я отступил на веранду, повернулся спиной к сидящим за столом, чтобы они не видели, и тщетно пытался пальцами поправить, восстановить форму коробки, когда сзади ко мне подошла Галина Васильевна.

— Ну и частушечкой же ты их угостил, — довольная и, как мне показалось, весело сказала она. — Силен мужик! — восторженно прибавила Галина Васильевна. — У тебя отличная физическая подготовка. Не терплю тюфяков! Главное, что ты мне понравился, — вдруг негромко и загадочно заявила она. — А все остальное — семечки!

Я не успел подумать и осмыслить то, что она сказала: к нам подошел капитан медслужбы Гурам Вахтангович, он был хорошо выпивши и покачивался, я даже решил, что его прислала Натали высказаться и поторопить меня с уходом. Повернувшись к сидящим за столом и стараясь улыбаться, чтобы они видели, что у меня все хорошо, я протянул Галине Васильевне пачку «Казбека»: в ней было пять папирос. Я взял одну и, по примеру Володьки, разминал ее.

— Угощайтесь.

— Благодарю.

Она выбрала папиросу, выпрямила ее пальцами, и тут я, cooбразив, галантно поднес и чиркнул Кокиной зажигалкой и как ни в чем не бывало уже протягивал коробку грузину.

— Прошу.

— Мэрси, — пьяно сказал он, но папиросу не взял и озабоченно спросил: — А вы кавказские танцы, лэзгинку вы нэ пляшэте?

— Нет, не пляшу.

— Всэ-таки самый хароший чэлавэк...

— Гурам, что вы к нему привязались, — заступилась за меня Галина Васильевна. — Вам всё объяснили, никакой лезгинки не будет. Идите к Наташе и наслаждайтесь жизнью.

— Когда никто тэбя нэ панимаэт... Всэ-таки самый хароший чэлавэк...

Я не сомневался, что самый хороший человек — это конечно же Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин.

— Гурам, неужели вам не надоело?! — возмутилась Галина Васильевна. — Ну что вы разнюнились!

— Извинытэ, — он наклонил голову и пошел в комнату к столу.

Галина Васильевна курила у косяка и, глядя на по-прежнему жующих Сухопаровых, язвительно проговорила:

— Танцевать мы не могем, а пожрать докажем.

И в этот момент я понял, как мне здесь худо и одиноко, и как все получилось нелепо, и самое обидное — с Володькой поссорился, все остальные были далекие мне, незнакомые люди; я себя чувствовал как публично описавшийся благородный пудель и впервые осознал всю мудрость русской пословицы не раз наставлявшего меня в детстве деда: «Не напоивши, не накормивши, добра не сделавши — врага не наживешь».

Я, офицер-победитель, награжденный четырьмя боевыми орденами и, более того, дважды увековеченный для истории в ЖБД[61] дивизии, стоял одинокий, жестоко униженный и отвергнутый своим другом и никому не нужный, посреди Европы, под чужим небом, и слезы душили меня. Я ведь не столько опьянел, как вообразил себя пьяным.

Из комнаты, где продолжалось веселье, как бы в насмешку доносился задушевный бархатный голос Константина Сокольского, окончательно добивший меня:

— Василий, ты попал в вагон для некурящих. Слушай, идем отсюда?

— Куда? — спросил я.

— Отсюда, — сказала она. — Хорошо там, где нас нет. У меня на квартире тоже есть патефон. Идем отсюда! — уже с напором в голосе повторила она.

— У вас хорошие пластики? Давайте послушаем.

— У меня все хорошее! Лучше не бывает! Ты сможешь в этом убедиться. Поперечные... под пломбой и с золотыми каемками, — перечислила она. — Только у меня! Жалоб не было, одни благодарности. Музыку успеем послушать, но каждому овощу — свое время!

Мне тоже хотелось уйти, но до полуночи, как было условлено с Арнаутовым, еще около двух часов надо было перекантоваться. Конечно, я охотнее бы ушел с Тихоном Петровичем и его женой, но он был пьян и крепко сидел.

Расстроенный, я спустился со ступенек и медленно пошел по дорожке, усыпанной гравием, к калитке.

Счастье было так возможно, так близко...

Но счастье не ..., в руки не возьмешь... (сермяжная истина).

Мы шли вдоль неширокой полосы асфальта по усыпанной гравием аккуратной дорожке мимо стоявших по обеим сторонам в густой зелени двухэтажных коттеджей с островерхими черепичными крышами. В палисадниках виднелись в полутьме трофейные легковые машины, на которых братья-офицеры приехали к знакомым госпитальным женщинам и девушкам. Многие окна светились и были открыты, и оттуда, из-за легких кисейных или тюлевых занавесей, доносились русская речь, оживленные голоса, звуки патефонной музыки, крики, пение и смех; в двух домах играли на аккордеонах. Редкие оставшиеся здесь местные жители, очевидно, спали или, затаясь, молчали — во всяком случае, немецкой речи нигде не было слышно.

Третья послевоенная суббота этого сумасшедше-буйного победного мая была на исходе. После четырех нечеловечески тяжких лет войны славяне-победители тут, посреди Европы, радовались жизни, веселились, пили, танцевали, влюблялись... Ну а я-то что здесь делал?..

В этот вечер я жил выполнением двух конкретных ближних задач — днем рождения Аделины и знакомством с Натали. Все это было теперь позади, нескладное и обидное, напрасные хлопоты — даже не хотелось вспоминать. Но сейчас-то куда и зачем я шел?.. Даже если Галина Васильевна действительно была чемпионкой или рекордсменкой страны, а может, и всего мира по толканию ядра, я-то к ней какое имел отношение? Куда и зачем я шел с этой необычной подвыпившей женщиной, годившейся мне по возрасту без малого в матери?.. Что общего у меня с ней могло быть?.. Наверно, и в эти минуты я понимал несуразность происходящего, во всяком случае, чувствовал себя неуютно и никчемно. Впрочем, оставаться на дне рождения Аделины я дольше не мог — обида переполняла меня. Арнаутов же должен был освободиться от преферанса лишь после полуночи, быть может, уже на рассвете, и потому мне требовалось как-то прокантоваться и пробыть в Левендорфе, где я больше никого не знал, еще три-четыре, а то и пять или даже шесть часов.

Она привела меня к одному из коттеджей на правой стороне улицы и, открыв калитку, пропустила вперед. Большой дом, в отличие от соседних, казался пустым — или в нем уже спали, во всяком случае, ни в одном окне света не было. Поднявшись по ступеням крыльца, мы зашли в темный коридор или холл, где пахло жареным, пахло кухней, коммунальной квартирой или общежитием — совсем как в России. Не зажигая света, она ощупью открыла ключом дверь справа от входа, распахнула ее и, полуобняв сзади мою спину, подтолкнула меня вперед, внутрь и, войдя следом, щелкнула выключателем.