Картинно подержав в руке привязанную за горлышко бутылку шампанского, Владимир Иванович отпустил ее, и, описав полукруг, бутылка расплылась пенным пятном на борту новенького танкера типа «река – море». Танкер назывался «Придонский – 1». Он медленно сполз в воду, все закричали «ура», а стоящие внизу стали подбрасывать в воздух монтажные каски.

– А теперь нравится?! – заорал Печенкин, обращаясь к сыну, принимая испуг в его глазах за восторг.

Военный оркестр заиграл российский гимн.

Владимир Иванович послушал немного, вздохнул и озабоченно поделился:

– Гимн у нас, конечно… Слов нет, да и мелодия не очень…

Но тут же широко улыбнулся, давая понять, что дело это поправимое, все в наших руках, подмигнул и предложил:

– Ну а теперь поехали уху хлебать! Царская! С дымком…

Глава четвертая. НАСЫЩЕННЫЙ ДЕНЬ (Продолжение)

1

Великолепный белый катер с высокой кормой и горделиво вздернутым носом, на котором было написано «Надежда», разрезал надвое фарватер Дона. На носу стояло счастливое семейство Печенкиных. Владимир Иванович выдвинулся вперед, смело подставляя грудь прохладному напористому ветру. Галина Васильевна пряталась за спиной мужа и крепко прижимала к себе сына, заботливо обернув его своей теплой кофтой.

Печенкин повернул голову к жене:

– Я тут историю слышал… Не понял только, анекдот это или правда. Мужику одному врач сказал, что у него гастрит, а тот пришел домой и повесился…

– Конечно анекдот. Кто же вешается от гастрита? – объяснила Галина Васильевна и улыбнулась. – Наш папа, Илюш, как был мальчишкой, так им и остался. Знаешь, что он подарил мне на двадцатилетие нашей супружеской жизни? Кинотеатр! Причем точно такой же, в каком мы однажды познакомились. Он там сидел лузгал семечки и плевал на пол…

Печенкин глянул озорно на Илью:

– А она сделала мне замечание!

– С этого все началось. – Галина Васильевна крепче прижала к себе сына. – А теперь, Илюш, каждую ночь после работы он смотрит там один и тот же фильм…

– Ну, допустим, не каждую, – не согласился, защищаясь, Печенкин.

– Каждую, каждую… – настаивала Галина Васильевна.

– А если я так отдыхаю! – перешел в наступление Владимир Иванович. – Расслабляюсь! – Он повернулся, сделал в сторону сына шутливый выпад, как если бы в его руке был нож, и крикнул: – Если ты обманешь Джагу, ты получишь это!

Галина Васильевна отступила на шаг, увлекая за собой сына. Печенкин захохотал, катер взвыл сиреной, подходя к причалу Тихой заводи, которая тоже была территорией печенкинского имения. Дом, куда утром приехал Илья, стоял наверху на крутояре и смотрелся издали гораздо лучше, чем вблизи.

На широком песчаном, переходящем в луг берегу было людно. Посредине возвышался яркий шатер, рядом стояли покрытые белыми скатертями столы. Чуть в отдалении горел костер, над костром висел большой закопченный котел. Суетились, сновали многочисленные официанты в белых сорочках с черными бабочками.

– Уха готова? – первое, что, ступив на берег, спросил Печенкин мгновенно окруживших его людей.

– Готова, Владимир Иванович, остался дымок! – доложил, улыбаясь, дородный розовощекий повар в белоснежном кителе и в таком же белоснежном башнеподобном колпаке.

Печенкин развел руками и воскликнул:

– А вот это мое!

Происходящее напоминало известную картину, на которой окружение Петра I с трудом поспевало за своим стремительным лидером: на каждый шаг Печенкина приходилось три-четыре шажка всех остальных. Его приветствовали на бегу, подобострастно шутили и обращались с просьбами – и, хотя Владимир Иванович никого не слушал и не слышал, его все равно приветствовали, подобострастно шутили и обращались с просьбами.

– Отдыхаем культурно! Весело, но без мордобоя! – шутил Печенкин под общий чрезмерный смех и раздевался на ходу: шелковый черный пиджак, яркий галстук от Версаче, полотняная белая сорочка – все это подхватывали на лету случайные люди слева и справа, и только большой пистолет в мягкой кожаной кобуре мгновенно очутился в руках Седого.

У Печенкина была крепкая, в жесткой рыжеватой шерсти грудь и чуть располневший живот.

– Патрик Лесаж, Владимир Иванович, журнал «Экспресс». Вы обещали интервью. Завтра он улетает, – напоминал, убеждая, спешащий рядом Прибыловский.

Печенкин глянул вбок и вниз и обнаружил там иностранца – в джинсах и свитере, мелкого, с грязными волосами, прыщеватым лицом и нездешними глазами. Чужак посмотрел вызывающе и требовательно и что-то залопотал. Владимир Иванович поморщился и обратился к референту:

– Какая это страна?

– Франция, – доложил Прибыловский.

Печенкин усмехнулся.

– Как говаривал мой друг Желудь, Франция – последняя великая нация, которая думает, что она последняя великая нация. – Он засмеялся, и все, кто были вокруг, тоже засмеялись, хотя многие и не расслышали остроту.

Прибыловский сдержанно улыбался. Француз смотрел снизу нахально и зло.

– Он мой друг, Владимир Иванович, – сказал Прибыловский.

Печенкин пожал плечами, сдаваясь:

– Ну если друг… Мужская дружба для меня святое. Вообще-то, я интервью не даю, зарекся. Переврут все, ходишь потом как оплеванный. Ваши еще любят про уборные писать, уборные у нас грязные… Дались им эти уборные… Всем отказываю! Японцам только не отказываю. Эти так напишут, что никто не прочитает. – Владимир Иванович снова засмеялся, и снова засмеялись следом все вокруг.

Прибыловский сказал что-то французу по-французски и вновь обратился к Печенкину:

– Господин Лесаж готовит большую статью о философии нового русского бизнеса, точнее даже, о его идеологии…

– Идеология? – перебил Печенкин, еще больше оживляясь. – Идеология – это не ко мне. Это вон к губернатору. Он на идеологии собаку съел, двадцать лет просидел на идеологии.

Владимир Иванович говорил, глядя на приближающегося мокрого усатого мужика в красных растянутых плавках, который прижимал к груди, держа за жабры, здоровенного, бьющего хвостом сазана.

– Вернулась рыба в Дон, Иваныч! – сипло кричал на ходу губернатор. – На простой шестиметровый бредень взяли! – Подбежав, он бросил добычу к ногам Печенкина.

Владимир Иванович захохотал:

– Да ты замерз как цуцик, Павел Петрович! Погрейся хоть маленько…

Губернатор замотал головой:

– Не, Иваныч, когда рыба идет, я сам не свой! – Он махнул рукой и побежал к воде, где дожидались его жалкие замерзшие подчиненные с бреднем.

Следующую остановку Печенкин сделал у костра, рядом с которым выстроились официанты; шеф-повар протянул ему специально приготовленный обугленный, дымящийся кол, держа его за обернутый белоснежной салфеткой конец. Сделавшись вдруг очень серьезным и сосредоточенным, в мгновенно наступившей тишине Владимир Иванович поднял кол над головой и медленно, торжественно и строго перпендикулярно погрузил его в котел с ухой.