Тем не менее, когда речь заходила об Иранском вопросе, к их мнению прислушивались.

Дело сдвинулось после обычной встречи в Вашингтоне в конце 1952 года, когда британские власти, высказывая свою обеспокоенность экономическими последствиями национализации, задели струну американской заботы о возможном будущем пути Ирана. Расположение ЦРУ в Тегеране беспокоилось насчет Мосаддыка и особо рекомендовало США «предпочесть наследственное правление» в Иране. Стратеги быстро заключили, что шах должен быть вовлечен в заговор, чтобы обеспечить единство и спокойствие и предать смещению премьер-министра «облик законности или псевдозаконности»[1727].

Убедить шаха было не так-то легко. Нервозный и глупый, он испугался, лишь услышав о плане под названием «Операция Аякс». Особенно беспокоило его участие британцев, если верить одному из американских создателей плана, который замечал, что тот «патологически боится» скрытой руки «британцев», а также что операция – ловушка. Его требовалось умасливать, запугивать и остерегать. В репортажи ВВС из Лондона вставлялись ключевые слова, чтобы уверить его в том, что операция санкционирована на высшем уровне. Выступление президента Эйзенхауэра, который прямо пообещал Ирану поддержку США, также помогло его убедить. Кроме того, ему лично сказали, что, если он не окажет поддержки, Иран станет коммунистическим – «второй Кореей», как выразился Рузвельт[1728].

Чтобы увериться, что «общественное мнение… будет взвинчено до предела», в качестве прелюдии к смещению Мосаддыка Вашингтон обеспечивал финансирование разработки ключевых фигур, чтобы настроить их против премьер-министра. Рузвельт разрабатывал лидеров Меджлиса практически только с помощью взяток (цель, как он иносказательно выразился, была в «убеждении» их прекратить поддержку Мосаддыка)[1729].

Деньги свободно тратились везде. По свидетельству, приток американских денег в Тегеран был так велик, что курс доллара к реалу упал на 40 % за лето 1953 года. Часть этих фондов пошла на оплату выхода толп на улицы столицы, организованного двумя главными местными оперативниками ЦРУ. Были и другие значимые адресаты, прежде всего муллы, такие как аятолла Кашани, чьи интересы были предположительно совместимы с целями заговорщиков[1730]. Мусульманские ученые заключили, что принципы и антирелигиозность коммунизма делают эту доктрину враждебной учению ислама. Поэтому ЦРУ получало очевидное преимущество при заключении сделок с священнослужителями, которые были явно предупреждены об опасности коммунистического Ирана[1731]. После того как британские и американские стратеги встретились в Бейруте в июне 1953 года, появился план, в начале июля одобренный лично Уинстоном Черчиллем, премьер-министром Британии, а затем через несколько дней и президентом Эйзенхауэром. Впоследствии идею доработали агенты разведслужб, чтобы лучше донести до «довольно многословных и зачастую нелогичных персов», что в смене режима заинтересован Запад, и она должна пройти гладко и без происшествий[1732].

В реальности все случилось совсем не так. Прикрытие сорвалось, и планы пошли вкривь и вкось, повергая страну в хаос. Перепуганный шах вылетел из страны, не успев надеть носки. Когда он остановился в Багдаде по пути в Рим, то встретился с послом США в Ираке, который затем писал: «Я посоветовал ему никогда не открывать участие каких-либо иностранцев в недавних событиях, чтобы сохранить репутацию в Иране». Вообще-то это было сделано не для сохранения репутации шаха, а для того, чтобы оставить возможность выбора и, прежде всего, сохранить руки США чистыми. Шах, измотанный «тремя бессонными ночами и озадаченный поворотом событий», вряд ли мог ясно мыслить. И посол с облегчением сообщил Вашингтону, что «он согласился»[1733].

Пока шах направлялся в изгнание в Италию, иранское радиовещание исходило злобными репортажами, а пресса именовала его шлюхой, мародером и вором[1734]. Вниманием не обошли и его молодую жену Сораю (многие шептались, что она была моложе заявленных 19 лет в день свадьбы): ее вспоминали прогуливающейся по Виа Венето в красно-белом платье в горошек, обсуждавшей злобных политиков Тегерана и слушавшей заунывные планы мужа купить небольшой участок земли, чтобы начать новую жизнь, возможно, в США[1735].

Злоключения, достойные театрального фарса, сопровождали бегство шаха. По улицам прошел слух, что Мосаддык собирается потребовать трон себе, все встало с ног на голову. Затем в считаные дни наперекор всем ожиданиям шах вернулся домой, остановившись в Багдаде только для того, чтобы переодеться в униформу командующего ВВС. Возвращаясь в блеске и славе, он представлял себя не трусом, бежавшим в ужасе, но героем, возвращающимся, чтобы взять ситуацию в свои руки. Мосаддык был арестован, допрошен и приговорен к заключению в одиночной камере, затем последовало его изгнание до самой смерти в 1967 году[1736].

Мосаддык заплатил дорогую цену за озвучивание планов на Ближний Восток, где влияние Запада было бы не просто уменьшено, а полностью исключено. Его враждебность к Англо-Иранской компании развилась в негативное и опасное восприятие Запада вообще. Он стал первостепенной проблемой в Иране, и этого было достаточно для британских и американских политиков, чтобы разработать план его устранения со сцены. Его громкие протесты пришлись на время, когда многие другие критиковали контроль Запада над путями, соединявшими Запад и Восток. В Египте растущая неприязнь вызвала антибританские бунты и требования эвакуации британских войск, расположенных на Суэцком канале. Доклад, направленный наблюдателем госдепа в Каире объединенному командованию, был недвусмысленным. «Британцев ненавидят, – писал он. – Ненависть к ним всеобща и сильна. Ее разделяет вся страна». Требовалось экстренное решение[1737].