Когда-то Советский Союз приютил многих лидеров или активных членов коммунистических партий разных стран. Луиса Корвалана вообще выменяли… Мировое сообщество нас тогда за это осуждало. А тут мы приглашаем человека, который во всеуслышание говорит, что не хочет платить налоги в своей стране, и не является в суд по поводу вождения в нетрезвом виде. Это позор!

И позор в угоду непонятно кому и чему снимать потерявшего всяческую форму, актёрскую и человеческую, французского актёра в роли хоть и тёмной, но знаковой фигуры для русской истории. Кому это нужно? Нам? Нам не нужно! У нас есть Распутин в исполнении гениального Алексея Петренко. Кому ж тогда нужно такое кино? Наверное, самому Депардье в первую очередь. А в Саранске, возле памятника Емельяну Пугачёву, было заявлено, что он ещё и Разина сыграет… Или Пугачёва… Депардье всё равно, кого у нас играть.

В Саранск из Сочи после встречи с президентом и получения российского паспорта в аэропорту (видели бы вы этот аэропорт!) у трапа его встречали с хлебом-солью барышни в национальных мордовских костюмах и радостные крепыши от губернской и городской власти, многие из которых могли потягаться с Депардье формами и размером пуза… Тогда в репортаже прозвучали слова, что во всём этом видятся отголоски Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Хитрая журналистка сказала их с такой радостной интонацией, что слова пропустили в эфир. Эта сцена в новостях получилась очень похожа, точнее, она была как будто вырезана из фильма «Очи чёрные», но только совсем не смешно было её смотреть.

А ещё каким-то образом в репортаж проскочило короткое интервью, точнее, реплика женщины из Саранска, которая сказала, что ей не нравится происходящее и что, на её взгляд, стыдно бежать из страны, чтобы не платить налоги. Господи! Я уже начал радоваться коротким проблескам правды и нормальным человеческим словам в новостных репортажах. Не дай бог вспомнить навыки чтения между строк!

Триумфальное заключение в объятия Жерара Депардье в его сегодняшнем состоянии и по причинам, по которым он к нам явился, говорит о глубочайшем даже не кризисе, а о полном упадке отечественного кинематографа. Об отсутствии гордости и идеи… О забвении самобытности.

Грустно, стыдно и позорно всё это. Сразу идут на ум те времена, когда конюх или кучер из Парижа, вообще из Франции, мог учить у нас детей уму-разуму…

Надеюсь, российские паспорта и дорогостоящие почести не будут оказаны всем вышедшим в тираж иностранным любимцам нашей публики…

У меня дома есть часы с боем, которые отбивают каждые четверть часа. Когда пишу, кажется, что они звонят не умолкая.

Часы с боем мне подарили друзья из Омска. Часы прекрасные! Большие, настольные, в вытянутом деревянном корпусе и с классическим круглым циферблатом. Сделаны они в тридцатых годах прошлого века в Вене. Друзья купили их где-то в Европе и подарили мне два года назад на день рождения. У часов дивный мелодичный бой. Первую четверть часа они отбивают коротко, половину часа бьют дольше и витиевато, без четверти – в три раза длиннее, чем первые пятнадцать минут, но по-другому. А каждый час отмечают торжественно, довольно долго и потом отбивают количество часов после полудня или после полуночи.

Когда их дарили, друзья продемонстрировали этот бой. Я подумал тогда, что не смогу ужиться с этими часами в одном доме. Я был друзьям искренне благодарен, но сам про себя думал, что встанут эти часы простым украшением и антиквариатом на полку, будут стоять там и помалкивать. Я был уверен, что никогда не усну в доме, где бьют часы. Я слышу, как на значительном отдалении капает вода в раковине на кухне, слышу, как подтекает вода в бачке унитаза… И пока не налажу бачок, намертво не затяну кран или не подложу тряпочку под капли – ни за что не усну. А тут часы с громким боем!

Эти часы долго стояли у меня в Москве, я их не заводил и не знал, как отвезти домой, поскольку вещь ценная и механизм сложный. В конце концов мне объяснили, как следует перевозить такие часы. Их ни в коем случае нельзя сдавать в багаж, нужно снять внутренний маятник и лучше все свободные ёмкости корпуса забить мягкой тканью, чтобы механизм был более-менее зафиксирован. Так я их и привёз в Калининград. Но сразу они нормально работать не стали. Они останавливались, уходили вперёд или отставали. Пришлось отдать их мастеру, который больше месяца их настраивал, потом наблюдал за ними и снова настраивал.

И вот уже пару месяцев они отбивают каждую четверть часа в нашем доме. Когда-то их можно было заводить раз в неделю, но за почти девяносто лет пружина ослабла и завод требуется каждые четыре дня. Мне очень нравится заводить эти часы. Пружины тугие, ключ подаётся с трудом. Две пружины отвечают за бой и одна – за часовой механизм. Когда завожу эти часы, я чувствую себя отцом семейства и солидным человеком. Мне редко удаётся ощущать такое в полной мере. А солидным человеком я чувствую себя только в процессе завода этих часов.

Мы уже второй год живём не в квартире, а в доме. Мы купили этот дом в 2008 году… Это было огромное событие! Такое огромное, что до сих пор оно не осознано и не осмыслено. Процесс покупки дома частично описан в пьесе «Дом». Некоторые диалоги воспроизведены по памяти довольно точно и документально… Дом немецкий, довоенный, 1934 года постройки. То есть приблизительно того же времени, что и венские часы.

Я понимаю, что друзья подарили мне часы крайне вовремя, потому что для любой квартиры они были бы слишком громкими и неуместными.

Сейчас на наш дом падает снег, его много нападало за ночь и за день. Тепло, с крыши активно капает. Ночью чуть-чуть приморозит, и капель утихнет. Но часы будут бить. Я наслаждаюсь, сидя за рабочим столом в своём кабинете этим отдалённым, прекрасным боем.

Когда слышу этот доносящийся снизу, из гостиной, бой, я радуюсь. Когда засыпаю и слышу его – тоже радуюсь. И утром я ему рад. Просто чаще всего я этот бой уже не замечаю, пропускаю мимо ушей. Привык. И к дому почти привык.

Но бывают радостные мгновения, когда я слышу бой часов, и вдруг остро понимаю… Я взрослый человек, у меня есть дом, в этом доме мои дети, моя семья. У меня возле дома есть дворик, я бы даже сказал садик, в этом саду – мои деревья. Среди них пара хороших яблонь и большая слива. Есть старый довоенный тис, такой же, как во дворе у Штирлица. Я много работал и заработал на этот дом и на этот сад. Но мне не кажется, что я работал не так много и тяжело, чтобы у меня был такой прекрасный дом. Как же мне повезло!.. В моём доме тепло… Я взрослый. Я сижу в этом доме и пишу книгу. А потом книгу напечатают, и она будет продаваться в магазинах. Книга! Это же удивительно!.. Я взрослый, я пишу книгу, настоящую книгу!

А где-то внизу, в гостиной, в моей… нашей гостиной бьют старинные часы, мои часы. Это удивительно. Это по-настоящему. Как мне повезло!

Летели в Париж через Ригу. Обидно лететь из Калининграда в Париж через Ригу, потому что сначала нужно лететь в противоположном направлении, а потом, по сути, пролетать над Калининградом. Так-то лёту от нас до Парижа час сорок, а из Риги почти на час больше. Но это ерунда… Провели целый день в Риге в ожидании рейса. В Риге было холодно, красиво и совершенно безлюдно. Было аж –17 °C! Поспали у друга в гостях. Перед вылетом парижский знакомый сообщил, что в Париже снегопад, да такой, что… И, будучи французом, он не нашёл, как назвать подобный снегопад по-русски. В Париже нас долго продержали в самолёте. И хоть мы прибыли по расписанию, встречающим пришлось долго нас ждать, так как была большая очередь на въезд в аэропорт из-за снега, очередь из самолётов! А на вылет было вообще чёрт знает что, аэропорт был набит людьми до отказа. Не знаю более неудобного и дурацкого аэропорта, чем «Шарль де Голль». Потом мы очень долго ждали багаж, который получили весь мокрый и облепленный тающим снегом. Встречающие нам сказали, что из-за снега в Париже не работал общественный транспорт, и большинство такси тоже. В городе вдоль дорог стояли заваленные талым и грязным снегом машины, и на тротуарах была снежная каша. Парижу категорически не идёт такое убранство.