Так или иначе, но Эдди предложил Марион односолодовое виски в винном бокале — другой посуды у Эдди не было. Он даже и сам выпил. Потом, пока Марион мылась в ванной и готовилась ко сну, Эдди методически мыл винные бокалы в теплой воде с растворителем (в дополнение к чему засунул бокалы в посудомойку).

Марион в сорочке цвета слоновой кости, с распущенными волосами (волосы у нее были до плеч и еще белее, чем седина Эдди) удивила его в кухне, обняв сзади за талию и прижав к себе. Некоторое время в такой же невинной позе лежали они и в постели, пока наконец Марион не позволила своей руке убедиться в эрекции Эдди.

— Все такой же мальчишка! — прошептала она, держа его за то, что Пенни Пиарс когда-то называла «неустрашимый пенис», — давно это было; Пенни дала сему предмету и другое название — «героический петушок». Марион никогда не позволила бы себе такой глупости или вульгарности.

Потом они в темноте лежали лицом друг к другу, и Эдди лежал, как лежал когда-то, уткнувшись лицом в груди Марион, она прижимала его к себе, и ее пальцы гладили его волосы. Так они и уснули и проспали до 1.26, пока направлявшийся на запад поезд не разбудил их.

— Господи милостивый! — воскликнула Марион — этот ночной поезд был, вероятно, самым громким из всех.

В двадцать шесть минут второго самый глубокий ночной сон, но поезд проходил мимо дома Эдди до остановки у вокзала. В доме не только сотрясалась кровать и громыхали колеса — слышно было, как скрипят тормоза.

— Это всего лишь поезд, — успокоил ее Эдди, прижав к себе.

Ну и что с того, что ее груди увяли и провисли? Ведь совсем немного! И по крайней мере, у нее все еще были груди — мягкие и теплые.

— Эдди, да ты за этот дом не получишь ни цента. Ты уверен, что сможешь его продать? — спросила Марион.

— Это же Гемптоны, — напомнил ей Эдди. — Здесь можно продать что угодно.

В черноте ночи, когда они снова лежали без сна, проснулись и страхи Марион по поводу встречи с Рут.

— Наверно, Рут ненавидит меня, — сказала Марион. — И конечно, у нее есть для этого все основания…

— Не думаю, что Рут ненавидит тебя, — сказал ей Эдди. — Она просто сердится.

— Сердится — этого ничего, — сказала Марион. — Через это перешагнуть легче, чем через что-либо другое. Но что, если Рут не захочет, чтобы мы покупали этот дом?

— Это же Гемптоны, — снова сказал Эдди. — Кем бы она ни была и кем бы ты ни была — Рут ищет покупателя на этот дом.

— Эдди, я храплю? — вроде бы ни с того ни с сего спросила его Марион.

— Нет пока; пока я ничего такого не слышал, — сказал он.

— Ты мне скажи, если услышишь… нет, лягни меня, если я захраплю. Мне некому было сказать, храплю я или нет, — напомнила ему Марион.

Марион и в самом деле храпела, но Эдди, естественно, не сказал ей об этом и не лягнул ее. Он блаженно спал под ее храп, пока направлявшийся на восток поезд в 3.22 снова не разбудил их.

— Господи Иисусе, если Рут не продаст нам дом, я заберу тебя в Торонто. Я тебя куда угодно заберу, только чтобы не жить здесь, — сказала Марион. — Даже любовь не удержит меня здесь, Эдди. Как ты только это выносишь?

— Мои мысли всегда были где-то далеко, — признался он. — До этой ночи.

Его поразило, что запах, исходивший от ее грудей, был тот же самый, что и много лет назад, запах, который давным-давно испарился из потерянного розового кашемирового джемпера Марион, — тот же запах, что исходил от ее белья, запах, который он унес с собой в колледж.

Они снова спали глубоким сном, когда их в 6.12 разбудил поезд западного направления.

— Этот прошел на запад, да? — спросила Марион.

— Верно. Об этом можно судить по тормозам.

После 6.12 они занимались любовью — очень осторожно. Они спали в 10.21, когда поезд, идущий на восток, пожелал им солнечного, холодного, ясного доброго утра.

Наступил понедельник. У Рут и Харри были заказаны билеты на паром, уходящий утром из Ориент-Пойнта. Агентша по продаже недвижимости — дюжая дама, при любой неудаче готовая расплакаться, — впустит грузчиков, а потом запрет сагапонакский дом — Рут, Харри и Грэм тогда уже будут в Вермонте.

— Сейчас или никогда, — сказал Эдди Марион за завтраком. — Завтра их здесь не будет.

По тому, как долго Марион одевалась, он понял, что она нервничает.

— На кого он похож? — спросила Марион у Эдди, который неправильно понял ее вопрос — он подумал, она имеет в виду Харри, а Марион спрашивала о Грэме.

Эдди полагал, что Марион боится увидеть Рут, но Марион боялась увидеть и Грэма.

К счастью (с точки зрения Эдди), Грэм не унаследовал волчьих черт Алана, мальчик явно был больше похож на Рут.

— Грэм похож на мать, — сказал Эдди, но Марион спрашивала и не об этом.

Она спрашивала, на кого из ее мальчиков похож Грэм и похож ли он на кого-либо из них? Марион боялась увидеть не самого Грэма, Марион боялась увидеть реинкарнацию Томаса или Тимоти.

Скорбь по погибшим детям не умирает никогда; эта скорбь из разряда таких, которые лишь немного смягчаются. Да и то по прошествии долгих лет.

— Пожалуйста, Эдди, будь поконкретнее. Как по-твоему, на кого больше похож Грэм — па Томаса или Тимоти? Я должна подготовиться к нему.

Эдди хотелось бы сказать, что Грэм не похож ни на Томаса, ни на Тимоти, но Эдди лучше Рут помнил фотографии ее мертвых братьев. В круглом лице Грэма, в его широко посаженных темных глазах было то же детское выражение, что и у младшего сына Марион: удивления и ожидания.

— Грэм похож на Тимоти, — признал Эдди.

— Наверно, он чуточку похож на Тимоти, — сказала Марион, но Эдди понимал, что это ее следующий вопрос.

— Нет, очень похож. Он очень похож на Тимоти, — сказал ей Эдди.

Этим утром Марион надела вчерашнюю длинную юбку, но другой кашемировый джемпер — бордовый, а вместо шарфика — простое ожерелье, тонкую платиновую цепочку с единственным ярко-синим сапфиром в цвет ее глаз.

Сначала она подняла волосы, а потом опустила их на плечи, подвязав — чтобы не падали на лицо — лентой, расцвеченной под черепаший панцирь. (День был ветреный, холодный, но прекрасный.) Наконец, решив, что она готова к встрече, Марион отказалась надевать пальто.

— Я уверена, мы недолго пробудем на улице, — сказала она.

Эдди пытался отвлечь ее от мыслей о грядущей встрече, предлагая варианты переделки дома.

— Если тебе не нравятся лестницы, мы можем переоборудовать бывшую мастерскую Теда в спальню, — начал говорить Эдди. — Ванную с другой стороны передней можно увеличить, а если мы сделаем кухонный вход главным входом в дом, нижняя спальня станет местом очень тихим и уютным.

Он пытался говорить без умолку — что угодно, лишь бы отвлечь ее от мыслей о том, насколько Грэм может напоминать Тимоти.