Неудивительно, что люди впадали в неистовство под многочасовым немигающим пристальным взглядом Пришельцев — наблюдающих, как они маршируют на красочном костюмированном местном параде, или ловят рыбу через дырку во льду, или с огромным трудом пытаются мягко приземлить гигантский межконтинентальный авиалайнер, или сидят потные рядами вокруг футбольного поля и орут что-то другим потным людям, бегающим по траве. Неудивительно, что они хватаются за ржавое ружье или блестящую винтовку и мстительно палят в небо, отравленное высокомерным любопытством какой-нибудь коричневой, желтой или алой «бутылки».

Между тем толку от этого никакого не было, только давало определенную разрядку нервам, загнанным в жуткий психологический угол. А Пришельцы по-прежнему не обращали ни на что ровно никакого внимания, и это было самым важным. Пришельцы просто-напросто продолжали наблюдать, словно вся эта стрельба и вой, все проклятия и бряцание оружием были частью некоего увлекательного спектакля, за просмотр которого они заплатили и намеревались досмотреть его до конца — хотя бы ради удовольствия видеть, как иногда собьется с роли какой-нибудь актеришка этой неопытной труппы.

Пришельцы не несли никакого ущерба и не считали, что на них нападают. Пули, снаряды, дробь, картечь, стрелы, камни, пущенные из пращи, — весь арсенал ярости человека просачивался сквозь них, словно безобидный теплый дождик. Тем не менее Пришельцы были вполне материальны — они поглощали свет и тепло. А еще…

А еще иногда случались «пинь».

Время от времени кто-нибудь явно немного задевал кого-либо из Пришельцев. Или, правильнее сказать, раздражал его каким-то неизвестным обстоятельством, сопутствующим выстрелу из ружья или метанию копья.

Возникало как будто бы легчайшее подобие звука — словно гитарист коснулся кончиком пальца струны, но в последнее мгновение передумал. И после этого нежного и едва различимого «пинь» стрелок — довольно нелепым образом — оказывался безоружным. Он стоял, тупо глядя на свои скрюченные пальцы, с отставленным локтем и поднятым плечом, как большой придурковатый ребенок, забывший, что игра уже кончилась. Никто никогда больше не находил ни самого оружия, ни какой-либо его части. А Пришелец продолжал себе наблюдать — серьезно, пристально, с любопытством.

Эти «пинь» были направлены, казалось, главным образом на оружие. Однако иногда Пришельцы могли «спиньнуть» и 155-миллиметровую гаубицу, и мускулистую руку, отведенную назад, чтобы бросить еще один камень. А еще бывали случаи — можно предположить, что Пришелец, утратив интерес, становился в своем раздражении несколько небрежен, — когда целый человек в смертельном неистовстве и помрачении издавал «пинь» и переставал существовать.

Это не походило на применение какого-то контроружия, а скорее было ответом несоизмеримо более высокого уровня, вроде шлепка в ответ на укус насекомого.

Хебстер с содроганием вспомнил однажды увиденное. Черный Пришелец, внутри которого кружились янтарные точки, завис над местом, где перекапывали улицу; очевидно, его покорило зрелище людей, копошащихся в земле у себя под ногами. Похожий на секвойю рыжий рабочий-ирландец оторвал взгляд от твердого манхэттенского гранита и посмотрел вверх, смахивая со лба пот. Тут он заметил переливающегося точками наблюдателя, зарычал и поднял свой отбойный молоток, чтобы хоть звуком попугать небеса. Остальные рабочие даже и не видели, как темный, искрящийся представитель звездной расы повернулся и издал «пинь».

Тяжелый отбойный молоток еще мгновение висел в воздухе, а потом будто вдруг понял, что хозяин пропал. Пропал? Казалось, что бедолага и не существовал-то никогда. Настолько совершенным было его исчезновение, так быстро и с такой легкостью он был отменен — ничего не повредив и не взяв с собой, что все случившееся можно было- назвать актом совершенного антисотворения.

«Ну уж нет, — решил Хебстер, — делать угрожающие жесты в адрес Пришельцев — сущее самоубийство. Хуже того: как и все прочее, что испробовано по сей день, это бесполезно. А с другой стороны, подход партии "Гуманность прежде всего" — полнейший невроз… Ну что тут можно поделать?»

Он порылся в своей душе в поисках какого-то фундаментального символа веры и нашел его. «Я могу делать деньги, — процитировал Хебстер самому себе. — Это у меня хорошо получается. Это я всегда могу делать».

* * *

Когда машина остановилась возле приземистого и унылого здания из красного кирпича, которое раньше было арсеналом, а теперь ССК приспособило его для своих нужд, Хебстер испытал потрясение. Через улицу находился маленький табачный магазин, единственный на весь квартал. Названия сигарет, украшавшие витрину всеми цветами радуги, пополнились недавно появившимися лозунгами, написанными золотыми буквами. В последнее время их можно было встретить повсюду — но чтобы так близко от конторы 04, от Специальной следственной комиссии? В самой верхней части витрины хозяин декларировал свою партийную принадлежность тремя огромными словами, которые прямо-таки изливали на улицу ненависть:

ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ПРЕЖДЕ ВСЕГО!

Чуть ниже, точно в центре окна, красовался большой золотой символ организации — переплетенные буквы ЧПВ, вырастающие из лезвия бритвы.

Еще ниже каракулями было написано как бы пояснение:

«Человечество прежде всего, после всего и навсегда!»

Надпись на двери звучала уже угрожающе:

«Депортируйте Пришельцев!

Отошлите их туда, откуда они явились!»

Центр двери занимало коммерческое объявление: «Покупайте здесь! Покупайте только человеческое!»

— «Человеческое», — с горечью проговорил Фунатги. — Вы когда-нибудь видели, что остается от Первача, если он без охраны ССК попадает в руки кучке Преждевсегошников? Чтобы убрать, достаточно промокашки. Ведь вас, я полагаю, не радуют такие магазины, призывающие к бойкоту?

Они проходили мимо охранников в темно-зеленой форме, отдавших им честь. Хебстер через силу усмехнулся:

— Вряд ли многие из дурачков, вдохновленных лозунгами Преждевсегошников, занимаются табачным бизнесом. Но даже если таковые и находятся, то один «Человеческий магазин» меня не разорит.

«Однако они существуют, — подумал про себя Хебстер с тревогой. — И разорят меня, если все это действительно так серьезно, как кажется. Членство в организации — одно дело, также, как и планетарный патриотизм, а бизнес — нечто совсем другое».

Хебстер тихонько пошевелил губами, вспоминая одну из первейших заповедей: независимо от того, во что верит и во что не верит хозяин магазина, он должен получать от своей лавки достаточный доход, чтобы его не беспокоил полицейский пристав. Но это было бы невозможно, если бы он раздражал большую часть своих потенциальных клиентов.

Таким образом, поскольку он все еще в бизнесе и, судя по внешним признакам, дела его идут очень хорошо, хозяин этого магазина не зависит от сотрудников ОЧ на другой стороне улицы. Значит, должно продаваться достаточно много товара — за счет покупателей, которые не только не возражают против преж-девсевизма продавца, но и готовы отказаться от интересных новых разработок и более низких цен на бытовые товары, производимые по технологиям Первачей.