Великая княжна Мария Николаевна была самая красивая, типично русская, добродушная, веселая, с ровным характером, приветливая девушка. Она любила и умела поговорить с каждым, в особенности с простым человеком. Во время прогулок в парке вечно она, бывало, заводила разговоры с солдатами охраны, расспрашивала их и прекрасно помнила, у кого как звать жену, сколько ребятишек, сколько земли и т. п. У нее находилось всегда много общих тем для бесед с ними. За свою простоту она получила в Семье кличку Машка; так звали ее сестры и Алексей Николаевич. Говорили, что наружностью и силой она уродилась в Императора Александра III. И действительно, она была очень сильна; когда больному Алексею Николаевичу нужно было куда-нибудь передвинуться, он зовет: «Машка, неси меня». Она легко его подымала и несла. Заболела она корью последней из Семьи; вследствие простуды в исторический вечер 27 февраля болезнь ее приняла особо тяжелую форму, перейдя в крупозное воспаление легких очень сильной степени. Только сильный организм Великой княжны помог в конце концов побороть тяжелую болезнь, но неоднократно положение ее принимало критическое состояние. Во время ареста она сумела расположить к себе всех окружающих, не исключая и комиссаров Панкратова и Яковлева, а в Екатеринбурге охранники-рабочие обучали ее готовить лепешки из муки без дрожжей.

Великая княжна Анастасия Николаевна, несмотря на свои 17 лет, была еще совершенным ребенком. Такое впечатление она производила главным образом своей внешностью и своим веселым характером. Она была низенькая, очень полная, «кубышка», как дразнили ее сестры. Ее отличительной чертой было подмечать слабые стороны людей и талантливо имитировать их. Это был природный, даровитый комик. Вечно, бывало, она всех смешила, сохраняя деланно-серьезный вид. В Семье ее прозвали комичной кличкой – «Швибз».

Про всех Великих княжон вместе полковник Кобылинский говорит: «Все они, не исключая и Татьяны Николаевны, были очень милыми, симпатичными, простыми, чистыми, невинными девушками. Они в своих помыслах были куда чище очень многих современных девиц и гимназисток, даже младших классов гимназии».

Любимцем всей Семьи, как родителей, так и сестер, да и вообще всех людей, соприкасавшихся с Царской Семьей во время ареста, был наследник Цесаревич Алексей Николаевич. Он поразительно располагал к себе всех своей непосредственностью, непринужденностью обращения, приветливостью, веселостью и простотой. Даже Янкель Юровский в Ипатьевском доме проявлял к Алексею Николаевичу признаки расположения и занимался с ним беседами или играл с ним в его игрушки. Это был умный, способный мальчик, но по развитию еще совершенно ребенок, так как постоянное болезненное состояние мешало Его серьезным занятиям и не успело развить в нем любви к учению и книге.

Чрезвычайно интересную характеристику о наследнике Цесаревиче дает Клавдия Михайловна Битнер, приходившая заниматься с ним в Тобольске:

«Я любила больше всех Алексея Николаевича. Это был милый, хороший мальчик. Он был умненький, наблюдательный, восприимчивый, очень ласковый, веселый и жизнерадостный, несмотря на свое частое тяжелое болезненное состояние. Он был способный от природы, но был немножко с ленцой. Если он хотел выучить что-либо, он говорил: “Погодите, я выучу”. И если действительно выучивал, то это уже у него оставалось и сидело крепко.

Он привык быть дисциплинированным, но не любил былого придворного этикета. Он не переносил лжи и не потерпел бы ее около себя, если бы взял власть когда-либо.

В нем были совмещены черты и отца и матери. От отца он унаследовал его простоту. Совсем не было в нем никакого самодовольства, надменности, заносчивости. Он был прост. Но он имел большую волю и никогда бы не подчинился постороннему влиянию. Вот Государь, если бы он взял опять власть, я уверена, забыл бы и простил поступки тех солдат, которые ему были известны в этом отношении. Алексей Николаевич, если бы получил власть, этого бы никогда им не забыл и не простил, и сделал бы соответствующие выводы.

Он уже многое понимал, и понимал людей. Но он был замкнут и выдержан. Он был страшно терпелив, очень аккуратен, дисциплинирован и требователен к себе и другим. Он был добр, как и отец, в смысле отсутствия у него возможности в сердце причинить напрасно зло. В то же время он был бережлив. Как-то однажды, когда он был болен, ему подали кушанье общее со всей семьей, которого он не стал есть потому, что не любил этого блюда. Я возмутилась – как это не могут приготовить ребенку отдельного кушанья, когда он болен. Я что-то такое сказала. Он мне ответил: “Ну вот еще. Из-за меня одного не надо тратиться”.

Я не знаю, думал ли он о власти. У меня был с ним разговор об этом. Я ему сказала: “А если Вы будете царствовать?” Он мне ответил: “Нет, это кончено навсегда”. Я ему сказала: “Ну а если опять будет, если Вы будете царствовать?” Он ответил мне: “Тогда надо устроить так, чтобы я знал больше, что делается кругом”. Я как-то его спросила, что бы тогда он сделал со мной. Он мне сказал, что он построил бы большой госпиталь, назначил бы меня заведовать им, но сам приезжал бы и “допрашивал” обо всем – все ли в порядке. Я уверена, что при нем был бы порядок».

Таковы материалы, которые исследование могло собрать в период своих работ для установления действительной характеристики членов Царской Семьи за период их состояния в заключении после отречения Государя от престола. Конечно, этими данными не исчерпывается полнота и детальность образов трагически погибших Августейших Мучеников, но они были достаточны следствию, чтобы согласиться с общим заключением об этой Семье, сделанным бывшим при Арестованных комендантом полковником Кобылинским в своем следственном показании:

«Про всю Августейшую Семью в целом я могу сказать, что все они очень любили друг друга и жизнь в своей Семье всех их духовно так удовлетворяла, что они иного общения не требовали и не искали. Такой удивительно дружной, любящей Семьи я никогда в жизни не встречал и, думаю, в своей жизни уже больше никогда не увижу».

24 июля по старому стилю, 6 августа по новому, в Царское Село приехал Председатель Совета Министров Керенский. Он вызвал к себе председателя местного совдепа, председателя военной секции Царскосельского гарнизона прапорщика Ефимова (офицер 2-го полка) и начальника Царскосельского гарнизона полковника Кобылинского. Керенский имел опять очень важный, «конспиративный» вид. Чувствовалось, что приехал он с какой-то важной целью и раньше, чем коснуться сути своего приезда, счел нужным обратиться к собранным лицам со следующим предупреждением: «Прежде чем говорить Вам что-либо, беру с вас слово, что все сказанное далее останется секретом».

Присутствовавшие дали слово.

Тогда Керенский объявил, что по постановлению Совета Министров вся Царская Семья будет вывезена из Царского Села; что Правительство не считает это секретом от «демократических организаций и учреждений» и что с Царской Семьей поедет в качестве коменданта и начальника охраны полковник Кобылинский. О том, куда предполагается вывезти Семью, а равно и когда, Керенский ничего не сказал и вслед за указанным заявлением попросил Кобылинского выйти и заперся для ведения каких-то «своих разговоров» с председателем совдепа и с прапорщиком Ефимовым.