Брат Юстин не отрывал глаз от письма.

— Он пишет — ему известно столько всего, что написать об этом сейчас нет никакой возможности.

Я ожидал — сейчас последует еще какая-нибудь увертка. Но при этом у меня появлялась прекрасная возможность дать ход стратагеме Анджелотти. Почему не предложить — вот я, мол, и съезжу к отцу Маркиону в Альби, и он сможет не написать, а рассказать мне то, что знает. Хотя вряд ли из этого что получится. Но, как сказал Анджелотти, а что я теряю? Я собрался было начать, но в это время брат Юстин оторвал глаза от письма.

— Он спрашивает — не могли бы вы посетить его в Альби?

Брат Юстин смотрел на меня. Я смотрел на брата Юстина. Недоуменная пауза с обеих сторон.

— Он хочет, чтобы я приехал в Альби?

— Когда вам будет удобно.

— Но мне казалось, что посетителям там не очень рады.

— Почему вы так решили?

— Разве это не монастырь? Разве это не означает?..

— Да, но возможности для встреч имеются. Ведь это же не тюрьма в конце концов, — Несколько мгновений он смотрел на меня, — Вы, кажется, удивлены.

— Я просто полагал… разве отец Маркион сможет свободно со мной встретиться, свободно говорить?

— Если он захочет — почему нет. — Я недоверчиво смотрел на него, а его лицо выражало все большую степень недоумения. Наконец он сказал: — Конечно, если вы с ним не хотите встречаться, он, возможно, найдет время, чтобы вам написать. Как я понимаю, вам не хочется совершать такое дальнее путешествие.

Эти слова привели меня в чувство. Еще один вопрос, и пиши пропало: то к чему я стремился, уплывет из моих рук. Конечно же я поеду. Но когда? Как? Брат Юстин согласился посоветоваться на этот счет с доктором Биксом.

— Доктор Бикс не будет возражать против моей поездки в Альби? — спросил я.

Брат Юстин, уставившись на меня, вопросительно наклонил голову.

— Бикс? А он-то тут при чем? Если отец Маркион хочет вас видеть, то вопрос решен. Но скоординировать поездку через Цюрих будет удобнее.

Несколько дней спустя брат Юстин позвонил и подтвердил, что мое путешествие состоится. Мы решили назначить отъезд на первые дни моих летних каникул. Я должен был зарезервировать билет на Цюрих. Оттуда мою доставку в Альби организует доктор Бикс. Оказалось, что у приюта в аэропорту есть собственный самолет.

За две недели до отлета я позвонил Клер. Несколько дней, как только выдавалось свободное время, я репетировал то, что собирался ей сказать. Я позвонил, но впустую — даже ее автоответчик молчал. Я сделал еще несколько попыток, наконец кто-то снял трубку. Но это была не Клер. Это был Анджелотти. Он сказал, что живет у Клер, пока ее нет. Где она? Разве я не слышал? Она вышла замуж неделю назад.

— Все произошло очень быстро и без лишнего шума, — объяснил он. — Он брокер. Забыл его имя. Разве она вам не говорила?

— Она говорила о такой возможности… Но я не предполагал, что это случится так скоро. Где она сейчас?

— В океане — как вам это нравится? Он завзятый яхтсмен, этот ее муж. На медовый месяц они решили отправиться в кругосветное путешествие.

Повесив трубку, я занялся накопившейся за неделю кипой писем на моем кухонном столе. Среди почтового мусора обнаружился официального вида конвертик, качеством получше, чем все остальное. На нем был незнакомый мне обратный адрес. Внутри я нашел очень изысканное маленькое извещение, вытесненное на шикарной ароматизированной бумаге.

Кларисса Свон и Гарольд С. Дамбартон-младший извещают о своей свадьбе 12 июня 1976 года.

С другой стороны почерком Клер было нацарапано.

Как я тебя и предупреждена. Отправлюсь посмотреть мир. Вернусь, вероятно, осенью. Надеюсь, крестовый поход до тех пор подождет. Надо еще поговорить.

Как всегда… нет, пусть будет как при нашей последней встрече.

К.

Пожалуй, я честно могу сказать, что обрадовался за Клер. Добрый старый Гарольд теперь, вполне вероятно, даст ей то, что она заслужила, — возможность писать по своему желанию, а то даже и снять пару смелых фильмов. А поскольку он (если верить Клер) человек широких взглядов, то высока вероятность, что я буду встречаться с нею для получения интимных советов.

Но пока мне было как-то не по себе — перед дальним путешествием, о целях которого никто не знал. А кому я мог об этом рассказать, кроме Анджелотти, который, несмотря на все наши разговоры, оставался для меня чужим? Никто на отделении киноведения не понял бы, почему я отправляюсь в какой-то монастырь на юге Франции. Коллеги имели лишь туманное представление о моих исследованиях фильмов Касла. Я не без сожаления понимал, какими закрытыми стали мои изыскания в последние годы. Я систематически отгораживался от всех, намереваясь в один прекрасный день удивить научный мир своим главным трудом. Сейчас время для пространных объяснений было не самое подходящее. Был, конечно, Фаустус Карстад, который знал по меньшей мере половину истории. Но насколько мне было известно, бедняга все еще находился в бессрочном отпуске после операции. Не лучшее время восстанавливать испорченные отношения.

Я подумал — не посвятить ли в мои планы Жанет, но она стала бы задавать вопросы, но которые я пока еще не хотел отвечать. Последнее, что мне оставалось, прибегнуть к помощи Шарки. Что ж, придется ему расстараться. Три дня я пытался до него дозвониться, но когда он наконец снял трубку, меня это вовсе не воодушевило. Он до того обкурился, что мне пришлось дважды напоминать, кто я такой. А чтобы вдолбить ему в голову, куда и зачем я отправляюсь, потребовались прямо-таки героические усилия.

— Ты едешь в Южную Америку? Близкий свет!

— Нет, Шарки. На юг Франции. Сначала в Цюрих, а потом в Альби. Около Тулузы.

— А, ну да. Оттуда этот бедный горбун-художник на коротких ножках.{357}

— Это не имеет к нему никакого отношения. Я еду туда к сиротам. У них есть монастырь в Альби.

— Понял. Это что еще за сироты, старина?

— Ну, эти, саймоновские, помнишь?

— Да, ты видел последний хит Данки? Какая-то там анализация? Высший класс!

— Канализация, Шарки. Да, я его видел.

— Класс!

— Мы говорим о другом.

— О другом?

— Да, мы говорим о моей поездке на юг Франции. Ты еще не забыл?

— Да, помню. В Альбукерк.

— В Альби.

— Понял, в Альби. Слушай, а когда я снова увижу эту красотку Жанет, а?

— Забудь об этом на время. Слушай, на то время, пока меня не будет, я бы хотел оставить у тебя мою рукопись. Ладно?

— Конечно. Слушай, а куда ты едешь?

Бедняга Шарки. Его краткосрочная память сузилась до трех последних слов, которые ему удавалось разобрать. Я решил плюнуть на все это и ограничиться прощанием. Но даже и это далось не без труда.