Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, теперь посмотрим, упрямое дитя! Тебя выгнали, ты голодна, тебе некуда голову приклонить, тебя все оставили, жених бросил, не пишет больше! а несчастная твоя подруга с голодными детьми проклинает тебя! хе, хе, хе!.. Нет, нет! я разве умру, так прощусь с мыслью моей видеть тебя у моих ног. Да! и будешь ты меня целовать, миловать…
Горбун побагровел и склонил голову на стол. Много выстрадал он от своей дикой страсти; злобная его натура не могла и не хотела обвинять самого себя, он приписал всю вину Полиньке и тем свирепее ожесточился против нее и мстил ей за пренебрежение его любви. Оставшись один в небольшой комнате на Козьем болоте, он, не притворяясь, слег в постель от злобы, что ему помешали исполнить давно преследуемый план. Он упал духом и уже готов был отказаться от своих видов на Полиньку, как вдруг странное стечение обстоятельств крепко связало судьбу Полиньки с его интересами. В доме, куда он же поместил ее чрез Анисью Федотовну, в надежде, что она испытает там много горя и унижения, Полинька нашла ласку и покровительство, живет в довольстве… Но она в его власти, судьба ее у него в руках… он торжествует! Дни и ночи разыскивает он тайну рождения Полиньки, очевидно связанную с другой роковой тайной, глубоко хранимой, но известной ему. Сначала он сам сомневался в успехе своего дела, но случай все рассказал ему. Дарья в кругу своих многочисленных кумушек часто вспоминала о Кате, о Палаше — ее дочери, которая исчезла бог весть куда. Много денег передавал горбун, много обегал разных старушонок, пока, наконец, напал на след лоскутницы, в руках которой была разгадка тайны. Овладев, наконец, ею, он хладнокровно придумал зверский план. Сначала угрозами, обманом хотел склонить Полиньку принадлежать ему, а уж потом ему нетрудно было бы держать ее всю жизнь в своей власти, имея в руках тайну ее рождения. Полинька осталась верна себе, и он решился мстить! Месть была довольно жестокая. Из довольства Полинька впала вдруг в нищету; притом тайна, думал он, осталась неизвестна ей: она, верно, плачет и терзается, считая Бранчевскую своей матерью. Пусть плачет! пусть терзается! Чем больше узнает она нужды и горя, тем скорей поймет свое безрассудство, раскается…
Так думал горбун. Размышления его были прерваны приходом Харитона Сидорыча, бывшей правой руки Кирпичова. Перечумков, против обыкновения, был весел; опухлое лицо его слегка опало.
— Что? — сказал горбун после первых приветствий, указывая на газету с именем Кирпичова. — Выпустили из тюрьмы, поотдохнул там от кутежа? хе, хе, хе!
— Да что, Борис Антоныч, внесите кормовые — опять поступит; полно скупиться! поживились-таки от него, не жаль и кормить… ха! ха! ха!
Долго и отвратительно смеялись они. Наконец Правая Рука униженно сказал:
— Ну, батюшка Борис Антоныч, изволили видеть мою усердную службу, довольны ею? Право, чего у вас понапрасну кладовые-то книгами завалены? начните подумавши, — и его книги скупить можно. Как откроете магазин, так я день и ночь буду стараться, рубль на рубль пользы представлю. Я уж знаю все, как следует делать, чего хочет и публика… в ваших руках будет вся книжная торговля!
Горбун лукаво глядел на Правую Руку, барабаня пальцем по столу.
— Ну, а зачем же ты свой-то магазин не повел так? хе, хе, хе!
— Что говорить, Борис Антоныч, — отвечал Перечумков, — дело прошлое, молодость… глупость.
— Хе, хе, хе! молодость! ох мне эта молодость! Ну, мы еще поговорим после; я ведь толку в книгах не знаю!
— Уж будьте покойны, — с жаром перебил Правая Рука, — я поведу дело на славу, не ударю себя лицом в грязь; вам ничего и не нужно знать: только счета будете пересматривать.
— Хорошо, хорошо! ну а что, его жены не видал?
— Видел вчера. Забилась, сердечная, бог знает куда, за Тучков мост; домишко еле держится…
— Что, плачет?
— У, как горько! я пришел, она и ну меня проклинать: вы, говорит-с…
Правая Рука остановился.
— Ну, говори, говори! — подхватил горбун, усмехаясь. — Небось, бранится? известно, коли баба разозлится, не жди хорошего!
Правая Рука, улыбаясь, продолжал:
— Вы, говорит, с этим… Добротиным погубили нас, — и Василия Матвеича, и меня, и детей наших по миру пустили!
— Хе, хе, хе! А что, о ней не упоминала? а? — спросил горбун.
— Нет.
— Так если опять поедешь, скажи, знаешь, мимоходом, что она у меня сидит вместе, дескать, счета сводят.
— Хорошо-с, извольте… ну а насчет магазина что же?
— Экой пристал! подожди, дай мне сообразиться, и денег нет столько! — сердито сказал горбун.
Правая Рука недоверчиво поглядел на него и, низко кланяясь, сказал:
— Так завтра понаведаться прикажете?
— Ну, зайди, зайди! да не забудь, так и скажи: что мол, считает с ним. Хе, хе, хе!
Перечумков ушел, а горбун долго смеялся, потирая руки, как человек совершенно счастливый. Послышался стук в дверь, которая, впрочем, была полураскрыта; горбун вздрогнул.
— Войдите! — сказал он сердито, — дверь не заперта.
На пороге появился гость, совершенно неожиданный, судя по удивлению горбуна. То был Тульчинов.
Горбун в смущении низко кланялся. Запыхавшийся Тульчинов сел у стола и, указывая горбуну на его прежнее место, сказал:
— Сядь, братец. Я пришел переговорить с тобой по важному делу; ты устанешь стоять.
Горбун пугливо поглядел на него: он вспомнил, по какому важному делу с год тому назад Тульчинов уже приходил к нему.
— Ну, скажи мне, ведь ты был женат? а?
— Был-с! — свободно вздохнув, отвечал, горбун.
— Это было лет тридцать с лишком назад?
— Так-с точно, слишком тридцать лет.
— Ты жил тогда в У** губернии?
— Так-с.
— И женат был всего около году?
— Да-с, — отвечал горбун, пытливо поглядев на Тульчинова и сделав смиренную физиономию, — бог лишил меня молодой и очень доброй жены.
— У тебя были дети?
— Нет-с… Но позвольте узнать, для чего вам желательно знать…
— Нужно! — лаконически отвечал Тульчинов и, вынув из кармана письмо, заглянул в него.
— Ты много мучил свою жену? — спрашивал он. — Ты оскорблял ее низкими и несправедливыми подозрениями, когда она была беременна? она уехала от тебя?
— Господи! кто вам таких ужасов насказал? мы жили дружно и согласно.
— Лжешь!
Горбун вздрогнул.
— Говорю тебе, что ты лжешь! Говори всю правду. Теперь поздно и бесполезно, да и трудно скрыть от меня истину.
— Она… она, знаете, капризная была; но я с ней хорошо обходился, — запинаясь, начал горбун.
— Отвечай на мои вопросы! Ты довел ее до того,