Возбуждение толпы передалось и мне. От разведчиков я уже знал, что к нам вот-вот должны были перевести каких-то русских с «Севера». Но кого именно – не имел ни малейшего понятия. Поэтому я вытянул шею, привстал на цыпочки и начал изображать из себя Ассоль, ожидавшую увидеть алые паруса шхуны капитана Грэя.

Первым я заметил радостного и махавшего мне обеими руками бывшего капитана дальнего плавания Сережу-Капитана (или Капитоныча для особо приближенных). Доброго молодца, кровь с молоком, забытого родиной и Одесским морским пароходством. Человека исключительных качеств, не озлобившегося на окружающих за десятилетнее путешествие по американскому ГУЛАГу. Сорокасемилетний большой ребенок, которому не хватало только коротких шортиков и ведерка с совочком, улыбался во весь рот:

– Старичок, вот мы и переехали… С новосельицем, значит! Как тут у вас дела? Не штормит? Ну, поживем – увидим, старичок… А я вот при переезде к вам половину рундука растерял. Менты так шмонали, что мало не покажется. Ну да ладно, шмотки – дело наживное. Прорвемся! Правильно ведь говорю, старичок? Прорвемся, вижу землю!.. Слушай, а ты в каком «юните» обитаешь? Меня засунули в какой-то гребаный 3638. Это где?

В ответ я так же радостно разулыбался:

– Капитан, соседями будем! Я же тоже в 3638! По пути нам… А по поводу прорвемся или нет – наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами! – Знаменитая фраза Иосифа Виссарионовича в тюрьме приобрела совершенно другой смысл, и я ее часто повторял по поводу и без.

За спиной моего собеседника неожиданно появились подозрительно знакомые силуэты, привлеченные «великим и могучим». Безразмерного штангиста Вадика Полякова по кличке Big Russia и хохмача-депрессушника Саши Храповицкого, чья бывшая жена мотала срок в одной зоне с моей бывшей женой.

Рядом с ними скромно топталась еще одна пара сорокалетних «земель». Их я видел впервые.

– Ну что, паря, принимай гостей! – включился в разговор Вадик. – Какие пиландросы, писатель? Что же ты над человеком так издеваешься? Какого хрена ты назвал меня штангистом-вымогателем? Надо мной ведь все издевались! Я же грамотный, мне герлфренд все твои байки присылала. В общем, удружил, писатель! Спасибо от всего сердца… Ну, ладно, перетрем об этом потом… Скажи мне лучше, где тут у вас качалка? Вижу, вижу – похудел, похорошел на казенной хавке. Сам-то в джим ходишь?

Я ответил такой же быстрой скороговоркой:

– Вадюша, бля буду, не корысти ради! Сам понимаешь. Ну хочешь, я перепишу про тебя все заново? Только скажи – сделаю белым и пушистым. Ты же понимаешь – все в наших руках, о цене вопроса договоримся, 50 мэков и золотой ключик у тебя в кармане. Слово пацана!.. А с джимом не волнуйся. На месте стоит, тебя дожидается. После переклички сходим на экскурсию. Познакомлю с баклажанами, будут и для тебя штанги резервировать. Договорились?

Полякова, выпускника Киевского института физкультуры и бывшего «разборщика-стрелочника», я выделил для себя, еще находясь в карантине. Мне импонировала его начитанность (две-три книги в неделю), чувство юмора (непредсказуемо гротескное) и, несмотря на внушительные габариты и «гангстерскую» статью, – какая-то скромность и доброжелательность.

В общем, нормальный харизматичный жиган, ни убавить, ни прибавить.

Вадик в джиме дневал и ночевал, тренируясь по нескольку часов в день. Если по какой-нибудь причине качалку не открывали, он подходил к сеточному ограждению, жалобно скулил и клял судьбу-злодейку.

Вакханалия целеустремленности.

Тренировка повышенного качества требовала помощников. Подстраховать, поднести блины, посчитать до десяти. Для Вадика не составляло особого труда найти одноразового или многоразового ассистента-добровольца, который тратил бы свое время на физкультурные утехи «Биг Раши»[592]. В первую очередь благодаря своему характеру-бурлеску или «sparkling personality»[593], как говорили чужеземцы.

Я часто подкалывал своего однополчанина, обещая «прописать» про него в романе всю правду-матку. Вскрыть гнойники, вывести на чистую воду.

– Вадюша, – говорил гнусный писатель, – давай историю про тебя начнем так: «Вадим Поляков, штангист-вымогатель, одинаково легко снимал женщин (до тюрьмы) и мужчин (в тюрьме)».

Знамо дело, имелись в виду его подносильщики и подавальщики. В ответ он сжимал кулаки, строил жуткую физиономию a la Евгений Леонов в роли Доцента и угрожающе шипел: «Убью, Лева».

Зная о совершенно искрометном чувстве юмора и моментальной реакции на любую «подачу», я с нетерпением ожидал подходящей ситуации, чтобы Вадюша мог показать себя во всей красе. Он, как и я, был неисправимым оптимистом, постоянно подкалывая и себя, и окружающих. Однако лучше всего ему удавались парадоксальные экспромты в стилистике юмориста Яна Арлазорова, которые он называл «сценками». Зачастую бедолаге Максимке Шлепентоху приходилось играть в них роли «премьера».

– Значит, так, Макс. Разыгрываем сценку «В шумном балагане». Смотри: мы с Левой – девочки что надо. Две хорошенькие сисястые путаны. Сидим за столиком, культурно отдыхаем, значит. Коктейли попиваем, сигаретки дамские покуриваем… Лева, ты будешь Леночкой, я буду Сюзанной, давай затягивайся… Тут ты, Макс, подходишь и пытаешься нас снять. Короче, ты говоришь – здравствуйте, девочки. Ну, давай, чего молчишь? Разве мы тебе не нравимся?

Припертый к стенке авторитетом и размерами Полякова, Максимка сначала отнекивается, но потом все же выдает требуемую реплику:

– Здравствуйте, девочки!

Вадим неожиданно начинает говорить низким, как бы прокуренным голосом Сюзанны:

– Отвали, парень, мы устали. На сегодня работа закончена… Теперь ты, Лева. Как Леночка: «А я не откажусь от еще одного коктейльчика…»

Я выдаю положенную фразу и посматриваю на режиссера-постановщика. Он – тут как тут:

– Макс, твоя очередь. Настойчиво так: «Хотите джин-тоник, я сейчас закажу…» И маши рукой, зови официанта, вон того «черного»! Ну, давай, продолжаем…

Ну и так далее. Непредсказуемо и умопомрачительно смешно, особенно с учетом окружающей среды…

– Ну хорошо, разберетесь между собой – что писать, что не писать. Еще будет время, – вступил в разговор Саша Храповицкий, выпускник института советской торговли и владелец заводов, домов, пароходов. – Где Макс? Где Робингудский? Где Игорь? Кого еще из русских я не знаю? Короче, писатель, надо кого-то найти на уборку. Сегодня же. Поможешь?… Я иду в 3611, камера 206. Еще мне койка хорошая нужна… не продавленная. Матрас пожирнее. Красочку, чтобы «локер» покрасить. Бля, ненавижу эти переезды, кто бы знал… Полный отстой! Так клево на Севере устроился, даже мобила была. А сейчас придется начинать все сначала. Напряг, одним словом…

Выяснив, что его распределили в тот же отряд, что и моего друга Шлепентоха, я сразу попытался успокоить встревоженного переселенца: