не оставить. Но зачем же ты пришла, чтобы уйти? Сама же спрашивала: «Зачем так жить глупо?» А все мы так и живём. Уходим, чтобы вернуться. Возвращаемся, чтобы уйти. А мне-то уже подумалось – я прибился к какой-то пристани, и она была, что называется, обетованная. Где-то я такое слышал: «Земля обетованная». Не знаю, что это. Но, наверно, хорошая земля. Только и она от меня уходила.

Я это хотел ей сказать – и не успел. Потому что тут, в каюте, тоже динамик был. И по трансляции объявили: наших шотландских гостей приглашают на верхнюю палубу. Причалил норвежский крейсер, который отвезёт их на родину.

– Их ещё долго будут провожать, обниматься, – сказала Клавка. – Ты отдохни ещё, всё-таки я тебя покормлю. Вас-то пока не дёргают.

– Это не задержится.

И точно, не задержалось. Нижепоименованных товарищей попросили вернуться на своё судно – для несения буксирной вахты. Перечислили всех почти, кроме машинной команды.

– И тебя позвали?

– Разве не слышала?

Клавка ушла к столику, закинула руки, встряхнула всю копну волос. И снова рассыпала по спине. Потом стала собирать в узел.

– Я же не знаю твою фамилию. Знаю только, что Сеня.

Я сказал ей.

– Вот, теперь буду знать. Надо тебе идти?

– Вахта всё-таки. Хотя и буксирная.

– Жалко, я думала: мы хоть вместе доплывём. Я бы тебя где-нибудь устроила.

– Я бы и сам устроился. Только ни к чему.

Я теперь должен был встать и уйти. Но встать мне было – как на казнь, и куда я должен был идти от неё – тоже я не знал.

Всё-таки я оделся. И всё-таки ещё одну глупость сделал. Спросил её:

– Не встретимся больше совсем?

– Не знаю. Запуталась я. Уехать бы мне и правда куда-нибудь!.. Ну, иди, пожалуйста. Иди, не терзай меня. Я даже не знаю, как я отсюда выйду. И хлопот мне ещё прибавилось.

– Каких же хлопот, Клавка?

Она улыбнулась через силу:

– Маленький? Не знаешь, с чего дети начинаются?.. Ох, нельзя мне было сегодня!..

Никогда я не знал, что в таких случаях говорят. Я хотел подойти к ней. Она попросила:

– Не надо, не целуй меня. А то я совсем расклеюсь.

– Прощай тогда…

Когда я уходил, она отвернулась к столику, вдевала серёжки.

Я дошёл до главного трапа и остановился. Может быть, здесь она и спрашивала: «Что ты против меня имеешь?»

Я стал в тени, за огнетушителем. Мне хотелось ещё раз на неё посмотреть.

Клавка шла по коридору – медленно и как пьяная. Не как те пьяные, которых шатает. А как сильно пьяные, которые уже прямо идут. Шаркала каблуками по ковру. Остановилась, поправила волосы и улыбнулась сама себе. Но улыбка тоже вышла пьяная и жалкая какая-то.

От других – когда я уходил после этого – мне больше всего отдохнуть хотелось душой, весь я пустой делался. А её – как будто с кожей от меня оторвали. Я даже позвать её не смог, когда она мимо прошла, не заметила. Лучше мне было не смотреть на неё.

Я вышел на верхнюю палубу – там шумно было, светло и весь левый борт, где причалил крейсер, запружен людьми. Там всё ещё провожали шотландцев, никак не могли отпустить. Обнимались с ними, фотографировались при прожекторах.

Я туда не пошёл. Мне хотелось с первой же сеткой спуститься, чтобы не увидеть Лилю, когда она выйдет проводить салаг. Слава богу, они где-то задержались, а первыми Шурка пришёл и «маркони». Ухман нам подал сетку, и мы взлетели. «Маркони» Галка вышла проводить, она ему помахивала платочком и хохотала. Шурку провожала Ирочка, но как будто ей было не до смеха.

Мы летели, и «маркони» мне кричал:

– Сеня, ты с прибылью? Тебя поздравить можно?

– У вас-то как?

– Всё так же, Сеня. Но говорят, с третьего захода ещё верней.

Принял нас «дед». Он в чьей-то телогрейке был внакидку и в шлёпанцах на босу ногу. Понюхал нас и скривился.

– Портвешка накушались, славяне. Ай, как не стыдно!

Я смутился.

– «Дед», забыл про тебя…

– Ты-то забыл, а я нет, – Шурка из телогрейки достал поллитру «Столичной». – Ну, не я, а просили передать.

– Кто ж это, интересно?

– Просили не говорить.

– Таинственно, – сказал «дед». – Ещё тут два инкогнито мне по бутылке армянского смайнали на штертике. Между прочим, ещё не начато.

Спустились ещё Серёга и Васька Буров. Васька на лету вспоминал про бутылку вермута итальянского – так она и осталась на столе нераспечатанная, а дотянуться руки не хватило.

– А попросить, чтоб передали, нельзя было? – спросил «дед».

– Да постеснялись. И так нас вахтенный пускать не хотел.

– И правильно он вас не пускал, – сказал «дед». – Куда вас, таких шелудивых, пускать? Да и вести себя не умеете. А ты-то чего полез, «маркони»? Оба мы с тобой в списке стояли, оба отказались дружно, а ты – взял да полез.

«Маркони» себя почесал за ухом.

– Сам удивляюсь. Ну, все полезли – и я.

– Ох, бичи! Когда же вы достоинство-то будете иметь? Ну, вот что. Насчёт двух бутылок армянского не пропущено без внимания? Так вот, я вас, бичи, к себе приглашаю. Понимаете? При-гла-ша-ю. Но учтите – я вас тоже к себе шелудивыми не пущу.

«Дед»