Подробнее остановлюсь на деятельности гестаповских агентов, и в первую очередь преподавателей немецкого языка. Языку нас обучали три сестры, которые от нас не скрывали своего знания русского языка в отличие от преподавателя‐мужчины. Он обучал языку только руководящих работников и отличался весьма изощренными методами работы с нами. Одна из сестер пыталась узнать о нашей работе в Советском Союзе, другая – о деятельности в Германии, а третья больше занималась вербовочной работой. Мужчина-преподаватель был у них руководителем. Но в те годы мы об этом только догадывались.

Сестры всегда знали, где я был вчера вечером, каким транспортом пользовался, в каких магазинах и что покупал. Этими данными они потом пользовались на занятиях, чтобы уличить нас во лжи. Весьма искусно за нами было организовано и внешнее наблюдение. Иногда в городе нас сопровождал один человек до возвращения домой, но существовало и квартальное наблюдение, когда меня по пути следования несколько раз передавали другому сопровождающему. Это делалось для того, чтобы усыпить нашу бдительность. Должен признаться, что в первые месяцы мне удавалось замечать лишь одиночное наблюдение, но уже через год-два и квартальное. Когда мне необходимо было оторваться от сопровождения, я это успешно делал, но на следующем занятии меня ждал настоящий допрос.

Так мы жили в Германии до августа 1939 года, до заключения Пакта о ненападении и торгового соглашения. После сообщения об этом в газетах у здания торгпредства собрались толпы немцев с цветами. Наших работников, выходящих из торгпредства, носили на руках, качали. Началось буквально паломничество представителей торговых фирм, заводчиков и фабрикантов. Все они стремились заключить с нами торговые соглашения. С этого времени наша жизнь и работа стали значительно интенсивнее, хотя наблюдение за нами усилилось. Расскажу о нашей деятельности после того, как в Берлин приехала торговая делегация во главе с наркомом судостроительной промышленности Тевосяном. В комиссию входили лучшие советские специалисты в области науки и техники, летчики, танкисты, моряки, химики, конструкторы. Согласно заключенному договору немцы обязаны были показать нам по нашему требованию любую продукцию, фабрики и заводы, изготавливающие ее, в том числе и военные. Однако немцы стремились показать нам устаревшую продукцию и сбыть ее, получив за это стратегическое сырье и золото. Нам же нужно было увидеть больше фабрик и заводов, узнать секреты изготовления той или иной продукции и как можно меньше купить. Как же были удивлены и даже испуганы немцы, когда наша делегация не без помощи торгпредских работников составила список для посещения новейших немецких фабрик и заводов, изготавливающих современную, в том числе и секретную военную технику и вооружение. Мне же пришлось здесь сыграть далеко не последнюю роль.

С делегацией прибыла большая группа переводчиков, но слабо знающая практически немецкий язык. В торгпредстве не было советских переводчиков, и работники выходили из положения, пользуясь своим знанием языка. По требованию Тевосяна наш торгпред вынужден был направить к нему меня, так как к тому времени я лучше всех в торгпредстве знал язык. Меня подключили к одной из групп. Было известно, что Германия в последние годы добилась высоких результатов в развитии химической промышленности путем применения различных заменителей, которые в значительной степени повышают качество продукции. Узнать секреты изготовления химической продукции, имеющей военное значение, было одной из основных задач комиссии. Однажды комиссия выехала в город Шену, где находился крупнейший завод по изготовлению синтетического каучука, свойства которого были выше нашего. Комиссии необходимо было выяснить один из компонентов, входящих в смесь. Чтобы выполнить стоящую перед нами задачу, мы решили рассредоточиться и, разомкнув таким образом кольцо сопровождавших нас немцев, проникнуть в другие цехи. Это нам удалось. В результате я оказался в огромном цехе, нашел дверь с надписью «Вход воспрещен», вошел в нее и по лестнице поднялся на второй этаж, где увидел, как рабочие в большие воронки в полу сыплют определенными дозами желтый порошок, Я поприветствовал одного из рабочих и спросил, что это такое? Он произнес какое-то слово. Я его запомнил и быстро спустился вниз, где меня уже разыскивали. Когда мы прибыли в гостиницу, я, к своему ужасу, понял, что забыл слово. Товарищи меня успокоили и отправили отдохнуть. Проснувшись через несколько часов, я вспомнил это слово, разбудил руководителя делегации и сообщил его. Он быстро составил химическую формулу, и секрет был открыт.

В другом месте мы знакомились с производством искусственной канифоли. Выявить рецепт ее изготовления нам помогли сами же немцы. Тактика при осмотре была та же – рассредоточение. Оставшись наедине с одним из сотрудников лаборатории, который нам симпатизировал, я без умысла задал ему вопрос, из чего они изготовляют канифоль. Впрочем, не надеялся на правильный ответ. Но он, оглянувшись по сторонам и убедившись, что около нас нет сопровождающих гестаповцев, на крышке банки написал цветным мелом химическую формулу.

На одном из заводов нам пытались продать большую партию лака, который не горит и употребляется для покрытия самолетов. Показали эксперимент. На квадрат натянутого полотна, покрашенного лаком, лили бензин, поджигали, бензин сгорел, а лак остался на полотне. Как и прежде, я был возле рабочих, и они мне подсказали, чтобы мы этот лак не покупали, потому что он утяжеляет самолеты и на их покрытие не идет. Кроме того, добавили, что эта же фирма изготавливает другой лак, который значительно легче, и указали место, где он хранится. Я передал информацию руководителю комиссии. Он потребовал показать лак и обещал купить большую партию. Немцы вынуждены были показать нам лак и продать его. Но, видимо, они догадались о моей работе, потому что после этого не выпускали меня из поля зрения.

Такую же работу проводили и другие комиссии, которые больше изучали, чем покупали. Проработав в Берлине несколько месяцев и выполнив свою задачу, торговая делегация выехала в Москву, а я вернулся к исполнению своих прямых обязанностей в торгпредстве. Теперь я уже занимал должность начальника АХО – помощника, или, как меня там называли, заместителя торгпреда по хозяйственным вопросам. Жизнь вошла в свое обычное русло.

К 1940 году внешний облик жизни Германии, и особенно Берлина, резко изменился. Если в 1937–1939 годах жизнь, если можно так выразиться, кипела, часто в Берлине организовывались демонстрации, факельные ночные шествия, парады, по воскресеньям на площадях целый день военные духовые оркестры играли бравурные военные марши с барабанным боем и средства пропаганды на все лады восхваляли Гитлера, Геринга, Геббельса, Гесса, то в 1940‐м барабанного боя, помпезности стало меньше. Берлин был уже изрядно потрепан английскими бомбардировщиками. Население бродило по улицам города сонное, так как почти каждую ночь приходилось проводить в бомбоубежищах без сна. В пивных и барах немецкие бюргеры позволяли себе ехидно прокатываться по адресу Геринга, заявившего когда-то, что ни один вражеский самолет не появится над Германией. «Геринг был прав, – говорили они, – по одному-то самолеты не летают». Не чувствовалось особого восхищения немцев и от сообщений о захвате Польши, об оккупации других стран Европы, хотя немецкая пресса и радио трубили об этом постоянно.