Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потому и улетел.
Так что никакого секрета нет: Дугин просто струсил. Мало того, струсил обдуманно! Он позволил себе струсить потому, что на своей полярной жизни решил поставить крест. Выжал из полярки все, что мог, и теперь хочет снимать сливки. А для этого как минимум нужно одно: любой ценой выжить. Вот он эту цену и заплатил… И весь раскрылся, как голенький: беспрекословный, самый дисциплинированный, самый преданный – приспособленец Дугин. А беспрекословным и преданным он был не потому, что верил в дело, а потому, что это было выгодно. Да, было выгодно! Нет ничего хуже, продолжал размышлять Семенов, чем если человек перестанет отдаваться делу душой, верить в него и ищет в нем только личную выгоду: значит, либо человек ущербный, либо дело. Чтобы ты это понял, Сергей, Женьке нужно было чуть повернуть голову, а Филатову прыгнуть на лед. Казни себя, не казни, а главная твоя ошибка в одном: ты всегда стремился подобрать к делу исполнителя, а не человека! Ожегся на этом – и приобрел такой ценой еще одну крупицу бесценного опыта: горький, но зато очищающий путь познания… Что же, был Женька Дугин – и нет его. Не знаю такого, первый раз слышу…
И Семенов глубоко вздохнул, с облегчением, будто от тяжелой ноши избавился, от мучительной головной боли. И заснул – на два часа приказал он себе.
Проснулся, пошел будить ребят, но услышал смех в домике механиков. Филатов и Томилин пили кофе, а Бармин заканчивал писать на ватмане объявление: «Продаются домики дачного типа по адресу: Северный полюс, налево и далее за углом. Доставка силами покупателя». После слова «продаются» Семенов приписал «даром», тоже выпил кофе, взял с собой Бармина и пошел на разведку. Еще сутки назад не стал бы заниматься столь бесперспективным делом, не было в районе станции площадки для полосы, но после сильных подвижек рельеф до неузнаваемости изменился, и все могло быть.
В полутора километрах от станции нашлось заросшее молодым полуметровым льдом разводье длиной метров семьсот. Со всех сторон торосы, этакий узкий, метров на пятьдесят, коридор, и если подчистить неровности, получится совсем приличная полоса. Со скидкой, конечно, для одноразовой посадки – приличная, особенно если за штурвалом будет такой пилот-ювелир, как Николай Белов.
Вернулись на станцию, Томилин отстукал в эфир, что самолет может вылетать, и все четверо, взяв инструмент, отправились на полосу. Несколько часов поработали кайлами, сбили неровности и совсем было закончили работу, когда поперек полосы пробежала узкая змейка. Еле заметная, будто острым ножом прочерченная, пробежала будущая трещина, отсекая от полосы метров триста. И не так страшна была эта змейка, как то, что она предвещала новые подвижки льда, новую беду. Погода портилась, лед начинал себя вести неспокойно, и Семенов решил, что лучше этой полосы все равно не найти. Достигнув двадцати сантиметров, трещина больше не расширялась, и ее можно было попытаться заделать, забутить льдом. Так и поступили. Накрошили лед, побросали его вместе со снегом в воду, и часа через два этот рассол принялся, будто вкипел в трещину. Люди снова вернулись на станцию, спустили государственный флаг, постояли у мачты со снятыми шапками и пошли встречать самолет.
Точка возврата
Верному другу, спутнику в полярных странствиях Льву Черепову и руководителям «прыгающих» экспедиций Илье Романову и Валерию Лукину – с дружбой и сердечной признательностью.
Точка возврата
Судьба свела их в переполненной гостинице, где они томились в ожидании попутных бортов. То непогода на Диксоне, то не принимает аэропорт назначения – в Арктике к этому надо привыкать: сиди и жди, лови миг удачи.
Чтобы встретиться и познакомиться друг с другом, они сошлись на Диксон с разных сторон.
Супруги Белухины – механик и повариха – возвращались из отпуска на полярную станцию.
Научный работник Зозуля добирался на перекладных из Ленинграда на Северную Землю.
Учительница Невская с братишкой-школьником, магнитолог Чистяков и медсестра Горюнова спешили в Тикси к месту службы.
И только шофер Солдатов никуда не спешил, так как был командирован в Тикси на трудную и не очень выгодную ремонтную работу. Командированный спит – суточные идут.
И еще никуда не спешил Шельмец, пес Белухиных, сибирская лайка.
А для того чтобы эти люди и собака обрели общую судьбу, на Диксон прилетел грузовой самолет Ли-2. Три дня ждал экипаж погоды и груза. Погоды дождался, а груза нет, и решил командир корабля Анисимов лететь порожняком в Тикси, где ему обязательно нужно было быть.
А рейсовый самолет, которого ждали люди, застрял в Амдерме – там мела пурга.
Очень не хотелось Анисимову брать пассажиров, так нет, полезли на борт всеми правдами и неправдами. Проявить бы командиру характер, но Белухиным отказать было никак невозможно, не поняли бы этого в Арктике – от Диксона до Чукотки ославили бы командира по эфиру; Невская не настаивала, попросила – тихо, покорно, такой отказать – себе дороже. А за ними потянулась цепочка… Октябрь на исходе, вот-вот наступит полная ночь, а самолет набит пассажирами, как самовар шишками, в туалет не пройти.
– Тринадцать на борту, считая трех баб и собаку, а сегодня понедельник, – неодобрительно заметил радист Захар Кислов.
– Дерева под рукой нет – постучи по лбу, – сердито сказал Анисимов и трижды поплевал через плечо.
Не помогло.
* * *
Ущербное, бледное от малокровия солнце показало свой горб и скрылось за горизонтом. Несколько часов зари – и наступит ночь. А летчиков, которые любят летать над Арктикой ночью, Анисимов не знал. Приходится летать, что поделаешь, но любить сие занятие – слуга покорный.
Сумерки сгущались, и Анисимов не столько видел, сколько догадывался, что льды Карского моря закрыла поземка.
Точку возврата самолет миновал пять минут назад.
Когда-то, в далекой юности, Анисимова поразили эти таинственные слова – точка возврата. В них будто звучало грозное, как набат, предупреждение: «Сделаешь шаг вперед – назад пути не будет. Остановись и подумай!»
Слабый – вернется, сильный – пойдет вперед.
Потом, в летном училище, Анисимов узнал, что точка возврата – всего лишь обыкновенный технический термин: рубеж, с которого