– А на дорогах из Рингаскидди в Шипсхед лютует проклятое ворье, – заявляет невесть откуда взявшаяся Ферн О’Брайен. – И уголь из кузовов так и сыплется, до нас доедет пшик.

– Вот как раз это и обсуждалось на прошлом заседании комитета, – говорит Мартин. – Мы с ребятами собираемся на торфяники в седловине Каера. Нарежем там торфа. Оззи в своей кузнице сделал такую штуку, как там ее, в общем, формовочный пресс для торфяных брикетов вот такого размера. – Мартин раздвигает ладони примерно на фут. – Ну, торф – это, конечно, не уголь, но все-таки лучше, чем ничего. Пять акров лесопосадок трогать нельзя, иначе мы останемся без древесины. Как брикеты подсохнут, Фиен их к вам забросит – и вашу долю, и Мо тоже; ему все равно придется везти солярку на ферму Нокруэ. Не важно, за кого вы будете голосовать. Мороз в политике не разбирается, а о людях нужно заботиться.

– Я голосую за нынешнего мэра, – говорю я.

– Спасибо, Холли. Для нас важен каждый голос.

– Но ведь серьезной оппозиции не существует?

Ферн О’Брайен кивает на доску объявлений у церкви. Я подхожу туда, читаю новый большой плакат, написанный от руки.

– Мюриэл Бойс? В мэры? Но Мюриэл Бойс… То есть…

К нам подходит Айлин Джонс, некогда снимавшая документальные фильмы, а теперь промышляющая рыбной ловлей.

– Мюриэл Бойс нельзя недооценивать, хотя она пишет с ошибками. Она большая приятельница нашего приходского священника. Кстати, фанатики почему-то всегда малограмотные, я это давно заметила.

– Отец Макгаерн никогда не вмешивался в политику, – припоминаю я.

– Верно, – отвечает Мартин. – Да только отец Брейди из другого теста. Вот я в воскресенье приду в церковь, а он начнет вещать, что Господь не защитит ваших близких, если вы не проголосуете за Партию Господа.

– Глупости какие, – говорю я. – Кто на такое поведется?

Мартин смотрит на меня так, будто я совсем выжила из ума. В последнее время на меня часто так смотрят.

– Людям хочется спасательных шлюпок и чудес. Партия Господа обещает и то и другое. А я могу предложить только торфяные брикеты.

– Но спасательных шлюпок не существует, а торфяные брикеты вполне себе реальны. Не сдавайтесь, Мартин. У вас всегда была репутация разумного человека. Люди всегда прислушиваются к голосу разума.

– К голосу разума? – мрачно усмехается Айлин Джонс. – Как говорил доктор Грег, мой старый приятель, если бы можно было воззвать к разуму верующих, то верующих попросту не осталось бы. Не обижайтесь, Мартин.

– Да на что ж тут обижаться, – вздыхает мэр.

По Чёрч-лейн мы выходим на центральную площадь Килкрэннога. Бар Фицджеральда – приземистое строение, такое же старое, как и сама деревня, – за долгие века оброс пристройками, когда-то белеными, а теперь облупившимися. На коньках черепичной крыши сидят воро́ны, будто замышляя что-то недоброе. Справа виднеется дизельный склад – когда я сюда переехала, он был станцией техобслуживания и заправкой фирмы «Максол», где мы заливали бензин в свои «тойоты», «киа» и «фольксвагены», не думая о завтрашнем дне. А теперь здесь заправляется только автоцистерна местного кооператива, которая объезжает все фермы по очереди. Слева стоит универмаг все того же кооператива, где управляющий комитет будет чуть позже распределять пайки; в южном конце площади находится мэрия. В День Конвоя там устраивают рынок, куда мы и направляемся; Мартин придерживает дверь, чтобы я смогла вкатить коляску. В зале шумно, но смеха не слышно – тень Хинкли-Пойнт дотягивается даже сюда. Мартин обещает продолжить наш разговор попозже и уходит по своим делам. Айлин ищет Оззи, чтобы поговорить с ним о металлических деталях лодочной оснастки, а я начинаю осматривать прилавки. Пробираюсь между раскладными столиками, где лежат яблоки, груши и овощи, которые корпорация «Перл» не приняла из-за неправильной формы, бекон домашнего копчения, мед, яйца, марихуана, сыр, домашнее пиво, картофельный самогон, пластмассовые бутылки и коробки, вязаные вещи, старая одежда, обтрепанные книги и всякое барахло, которое в прошлом сдавали в благотворительные лавки или просто выбрасывали. Двадцать пять лет назад, когда я только переехала на полуостров Шипсхед, рынки в деревушках Западного Корка были местом, где продавали домашнее печенье и варенье для традиционных посиделок, где ирландские хиппи пытались всучить голландским туристам грубые фигурки Зеленого человека, а те, кто позажиточнее, покупали соус песто из биологически чистых ингредиентов, маджульские финики и моцареллу из буйволиного молока. Теперь же на рынках, как когда-то в супермаркетах, торгуют всем, чем угодно, кроме пайковых продуктов. С детскими колясками, каталками и ветхими тележками из супермаркета мы, толпа голодных, небритых, немытых оборванцев, воссоздаем жалкое подобие торгового зала универсама «Лидл» или «Теско» пяти-шестилетней давности. Здесь в основном ведется натуральный обмен, хотя и не без обмана, подкрепляемый юанями и шипсхедскими долларами – металлическими нумерованными жетонами, введенными в оборот мэрами Дарруса, Ахакисты и Килкрэннога. Четыре дюжины куриных яиц я обмениваю на дешевый китайский шампунь, которым можно и стирать, а несколько мешочков морской соли с водорослями и кормовую капусту – на некрашеную пряжу из Килларни, чтобы довязать одеяло; красносмородиновое варенье – стеклянные банки ценятся дороже содержимого – превращается в карандаши и пачку бумаги А4, из которой мы сшиваем школьные тетрадки; страницы в старых тетрадях так стерты ластиком, что стали почти прозрачными; и, наконец, я с огромной неохотой отдаю пару резиновых сапог, пролежавшую в коробке лет пятнадцать, за прозрачную пластиковую пленку, которая пойдет, во-первых, на дождевики для нас троих, а во-вторых, на починку парника после зимних бурь. Пластиковую пленку теперь найти трудно, но непромокаемые резиновые сапоги – огромная редкость, так что, как только я заявила: «Ну что ж, тогда в другой раз» – и сделала вид, что ухожу, мой потенциальный «покупатель» тут же прибавил к пластику двадцать метров акриловой веревки и связку зубных щеток. Меня беспокоят зубы Рафика. В нашей диете, как и у всех, почти нет сахара, но к западу от Корка стоматолога не найти.

Подхожу поболтать с Ниав Мурнейн, женой Тома Мурнейна, которая сидит у пеньковых мешков с овсом и изюмом: у Оплота нет юаней на зарплату учителям, так что жалованье им выдают продовольственными товарами, их можно продать или обменять. Я очень надеялась найти гигиенические прокладки для Лорелеи, поскольку Оплот исключил их из пайков, но выясняется, что их вообще нет среди грузов, доставленных последним перловским контейнеровозом. Бранна О’Дейли пользуется старыми простынями, разрезанными на лоскуты, которые приходится стирать, потому что старых простыней тоже почти не осталось. Эх, знать бы наперед, я бы заранее запаслась тампонами. Впрочем, стыдно сетовать на свою нерасторопность, потому что три с лишним миллиона человек за пределами Кордона живут вообще неизвестно как.