у тебя это и правда выйдет, то останавливать тебя нет смысла, и мы все обречены умереть в ближайшую неделю.

Непонимающе взглянув на меня, сын нахмурился, но лишь на мгновение, тут же ухмыльнувшись.

— А правда, что ты отца никогда не любила и выгнала его, чтобы он не мешал тебе ноги раздвигать перед светлым?

Вздохнув, я сосредоточилась на дороге, пожалев, что не взяла у Каина сигарет. Они бы сейчас не помешали.

— Если бы я не любила Эреба, вы трое никогда не родились бы.

— Ну не знаю, отец всегда говорил, что ты Ньярла и брата любила больше, чем его. Может, и Эреб нам не родной папаша? От кого из них родился я?

— У тебя слишком богатая фантазия для такого возраста.

— Это только ты печешься о нас, как о маленьких, отец такой глупостью не страдает.

— Да, не страдает, и вот куда это вас обоих привело.

— Просто признайся, что благодаря Эребу я стал намного лучше и сильнее сестры, и тем более того мужеложца, что ты родила по ошибке.

— Если ты вправду лучше, то Геката это обязательно заметит.

— И ты просто отдаешь меня ей как игрушку?

— Как ученика.

— И чему можно научиться у ведьмы в глуши? Бесконечно выслушивать нытье каких-то пьяниц и деревенщин? Лечить свиней? Бегать на роды к вечно беременным коровам, что плодят по десятку детей за жизнь?

— Ньярл, между прочим, умел принимать роды и не чурался этого.

— У него видимо была слишком скучная и долгая жизнь.

Мом замолчал. Я, воспользовавшись передышкой, украдкой заглянула в бардачок, проверяя, не завалялась ли там хотя бы одна сигарета.

Не сказать, чтобы я была удивлена поведением сына, но раньше он хотя бы немного уважал меня, не изливая поток желчи и притворяясь послушным сыном. Его отдаление от брата и сестры казалось обычным делом для подростка, тем более, когда Эреб так нахваливал его успехи в фехтовании, точных науках и атлетике.

«Наследник растет.»

«Весь в меня.»

«Гордость семьи.»

Я ведь и правда верила, что муж может знать лучше, что он не станет вредить собственному сыну, что из Мома выйдет опора и защита. Боги, что же Эреб сделал с ним…

Укол вины и обиды в первую очередь на себя отозвался болью в сердце. Куда ни глянь, я всюду была виновата: и в смерти Ньярла, и в падении страны, и даже в бедах детей. Надеясь обрести свое счастье, я умудрилась уничтожить все, что было так дорого, и едва не потеряла брата.

До сих пор самым страшным кошмаром мне снится тот день, когда я отказалась помогать прадеду, считая, что они с Каином сами во всем разберутся. Это же Ньярл, в конце концов, кто может быть сильнее и мудрее его? Ему не нужна моя поддержка, он способен справиться с любой проблемой. Так я думала. И стоя там, под сводами Храма, я злилась, что всю жизнь мне приходилось непрерывно работать, развивать свой талант и тренироваться до изнеможения, чтобы уметь защитить себя от какой-то эфемерной угрозы. Почти полсотни лет я ежедневно выходила на площадку и раз за разом училась драться против Каина и других некромантов, получала двойные и тройные нагрузки даже за самую мелкую ошибку, рано приобрела собственного демона и пыталась приспособиться к жизни с ним. В то время, пока остальные ученики имели хотя бы долю личной жизни, друзей, первые влюбленности и прогулки под звездным небом, я раз за разом переступала через себя, чтобы стать еще лучше в чужих глазах.

Мне казалось это пыткой, наказанием за то, что наша мать осталась в Целестии и не смогла себя защитить. Мы с братом обязаны были стать сильнее ее, настолько, насколько это вообще возможно, любой ценой, жертвуя собственными желаниями.

Солнце в закате отбрасывало длинные тени на песке тренировочной площадки. Пот струится по лицу, временами мешая увидеть брата. Боль в мышцах почти невыносима. Хочется лечь и умереть, забыв обо всем на свете, и больше никогда не притрагиваться к мечу.

Трость ударяет по каменному полу галереи, звук разносится по внутреннему двору, как удар хлыста, жесткий, холодный голос повторяет в сотый раз за вечер:

— Еще.

Сил вставать в стойку нет, тело отказывается слушаться, и я беспомощно смотрю на Каина, едва сдерживая слезы. Видя это, брат еле заметно мотает головой, приоткрыв глаза шире от испуга. Если я сейчас не подчинюсь, придется делать вдвое больше, а я не могу, не могу снова драться.

— Помоги.

Мои губы едва шевельнулись, но я была уверена, что Каин услышал, его состояние не лучше моего, но он всегда был самую чуточку выносливее и оставался лидером по физическим показателям среди нас двоих. В противовес этому у меня магические дуэли и заклинания получались легче.

— Аван, ты сдаешься?

— Н-нет, учитель.

Слезы всё же хлынули из глаз, но наверняка не были заметны на и без того мокром лице. Стиснув зубы, я онемевшими руками сжала рукоять и ценой титанических усилий встала в подобие стойки. Остатки моей гордости и тонна страха ушли на это простое движение, и сделать выпад вперед показалось равносильно смерти. Каин повторил стойку, его руки чуть тряслись, в глазах мелькнула уверенность, но даже с ней ему пришлось до крови прикусить губу, чтобы сделать всего пару шагов. Я не успела ответить ему, даже скорее не могла, но, кажется, брат на это и рассчитывал. Кончик его меча точно ударил в кисть выбивая мое оружие и распоров кожу. Боль хлестнула меня с новой силой, но я не проронила ни слова. Кровь закапала на песок, бой был проигран, и я точно не могла продолжить. Получив возможность отдохнуть и выслушивая бесконечные извинения Каина, я тем не менее никогда в жизни не была ему так сильно благодарна как тогда, зажимая перебинтованную кисть и рыдая у него на плече от счастья.

— Какого это отдать собственного сына в рабство?

— Ты сейчас пытаешься давить на жалость?

— Взываю к совести.

— Что-то не помню, где была твоя совесть, когда ты напал на Ганима.

— Не помню, чтобы он был против.

— И Гера тоже?

— Она сама просила отрезать руку.

— А там, в лесу?

— Я ее и пальцем не тронул.

— Да, в этом и проблема, ты просто смотрел, как она пытается отбиться.

— Кто знает, может, ей пошло бы это на пользу. По крайней мере, у тебя появились бы внуки, на мужеложца же надежды нет.

Глубоко вздохнув, я в уме досчитала до десяти и, сжав в руках руль, вновь