в которой на первом плане наряду с великим Лениным изображается Зиновьев как близкий В. И. Ленину человек и где не раскрывается последующая роль Зиновьева как идейного врага большевизма, ренегата революции, защитника реставрации капитализма (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 362).

«Катя, я умираю. Вы должны меня поисповедовать, так как Зина не разрешает пригласить священника, вы перескажете исповедь священнику, и он даст разрешительную молитву».

Я подхожу вплотную к кровати и читаю молитвы перед исповедью. Он конкретно и четко исповедуется за последние полтора месяца, прошедшие со дня его последней исповеди429. Я отвечаю по поводу всего совершенно независимо от своего мнения, а непосредственно, как, чувствую, надо в каждый момент.

Затем он просит открыть дверь и позвать Зинаиду Николаевну и Нину Табидзе.

«Зина и Нина, – говорит он очень громко. – Вы должны помочь Кате похоронить меня так, как положено православному христианину. Когда я умру, поставить меня в церковь. Утром после литургии и отпевания прощаться со мной в церкви». Они выслушали и молча ушли430 (Новый мир. 1997. № 1).

тепло и сердечно, – как сказано в газетном отчете, – поблагодарил Климента Ефремовича Ворошилова, как верного сына Коммунистической партии от имени ЦК КПСС внес предложение присвоить товарищу К. Е. Ворошилову звание Героя Социалистического Труда.

Дорогой Никита Сергеевич!

Мне совестно отнимать у Вас несколько минут, да еще в такое напряженное время, но я не вижу другой возможности.

В журнале «Новый мир» начинают печатать мои воспоминания. В начале я рассказываю о моем скромном участии в революционном движении в 1906–1908 годах. Там я говорю о Бухарине и Сокольникове того времени – о гимназистах и зеленых юношах. Я решаюсь послать Вам эту главу и отчеркнуть те две страницы, которые без Вашего слова не смогут быть напечатанными. Особенно мне хотелось бы упомянуть о Бухарине, который был моим школьным товарищем. Но, конечно, если это сейчас политически неудобно, я опущу эти две страницы.

Простите за покушение на Ваше время (И. Эренбург. На цоколе историй… С. 482–483).

сказал, что не советует ИЭ упоминать Бухарина, хотя и обещал письмо Хрущеву передать. Неизвестно, передал ли он письмо ИЭ Хрущеву, но ответа от Хрущева не последовало. Из слов Лебедева ИЭ понял, что реабилитация Бухарина, о которой ходили слухи, отныне не планируется, и главу о Бухарине и Сокольникове печатать не разрешат (Там же. С. 483).

малолюдству церемонии (говорят, выносить его из дома было некому – женщины помогали прибывшим с автобусом гробовщикам). А в крематории людей было так мало, что я смутно слышал, как прорыдал, трясясь, Шкловский о совершенстве, к которому всю жизнь шел Олеша, как молчал в стороне Паустовский (Ф. Светов. С. 235–236).

был выпущен – с запретом показывать его в больших городах и в столицах республик. Фильм шел на втором экране. Печать молчала.