Снизу на ней просторная юбочка шотландка до колен. Под ней рейтузы чёрные и серенькие вязаные носочки. Ну и трусики, разумеется. Трусики долго выбирала. Разные варианты рассматривала. Лишь когда сообразила, что в полутьме только светлые какие-нибудь хорошо видны будут, нашла подходящие. Леська советовала показать ему что-нибудь, вот она и покажет ему трусики. Для этого и юбка просторная. Сесть спиной к стене или спинке дивана, и ноги калачиком сложить. Или пятками в диван упереться и коленки обнять — в позе сестрицы Алёнушки с картины Васнецова. Она в такой позе возле омута сидит, в котором братец её придурочный утопился, печально на воду смотрит. Так вот, никакому козлёночку не устоять, если трусики случайно на пару мгновений видны станут. А они станут видны! Достаточно подол юбочки на секундочку поднять, для того якобы, чтобы складки расправить.

Ванная у них шикарно оборудована. Эта его опекунша тётка, видать, разворотливая и не бедная. Они у себя дома тоже недавно всю сантехнику меняли, поэтому она знает, что это вещи дорогие. Да и за работу мастера много берут. А у них тут вообще всё по высшему разряду сделано! Наверняка кучу денег стоило.

Вышла из ванной, закрыла за собой дверь, свет выключила, а тут и Серёга из своей комнаты выглядывает, рукой машет. Мог бы и не выглядывать. И так понятно, где он. Магнитофон же работает. Запись какой-то инструменталки звучит. Очень недурная, кстати.

Зашла в комнату, подошла к кушетке. Он сидит, карандаши собрал и в пенал их укладывает. Рядом альбом для рисования валяется.

— Рисуешь?

Он оглянулся на неё, плечами пожал и кивнул.

— Можно посмотреть?

— Смотри. Не ругайся только сильно, ладно?

Она боком присела на кушетку, обложку открыла, увидела первый же рисунок и обмерла. Класс! Вот это да!

— Это ты сам рисовал?

— Угу… тётя Галя мне позировала. Точнее, не позировала, а… Позировать её фиг заставишь. Сердиться начинает. Просто тихонько сидел у неё в кабинете, когда она работала. Не понимаю я её. Главное, самой же нравится. Я же вижу, какими глазами она мои рисунки рассматривает. А позировать почему-то не любит.

— Красивая она… Сколько ей?

— Тридцать четыре.

— Здесь она моложе выглядит. Как старшеклассница.

— Она и в самом деле лет на двадцать всего выглядит.

— А почему я ругаться должна?

— Я и тебя нарисовал. Точнее, не тебя одну, а нас с тобой. Мне недавно сон про нас снился. Я потом целый день ходил, пытался эту картинку из головы выбросить. Никак не получалось, пока не сел вечером и не нарисовал.

— Что за сон? — А у самой сердце ёкнуло. Ого! Не тот ли самый?

— Помнишь, ты мне свой сон рассказывала? Ну тот — с гитлеровцами и с пещерой?

Она кивнула и сглотнула всухую.

— Вот… Мне снилось примерно то же самое. Только мой продолжался дольше и закончился не совсем так, как твой. Я ещё удивился, когда ты мне начала рассказывать, а потом вспомнил, что вечером по телику фильм про войну гнали… Наверное, нам с тобой одинаково навеяло…

— А чем твой сон закончился?

Серёга смутился. Уши покраснели, в глаза не смотрит.

— Ну, там… Мы с тобой из той пещеры выбрались и оказались в какой-то маленькой бухте. Пошли купаться и там…

— Что, там?

— Ну там… короче… Короче, целовались мы с тобой! — Он с вызовом взглянул ей в лицо, но тут же снова отвёл взгляд.

Помолчали. Его сон закончился не так, как у неё. Очень похоже, но не так. А, может, он врёт?

— Только целовались?

Серёга не ответил. Подскочил с кушетки, отошёл к столу, чтобы положить пенал и оттуда, не оборачиваясь, спрашивает:

— Вина хочешь?

Всё понятно! Значит, скорее всего, закончился он у него так же, как у неё. Но так ведь не бывает? Или всё же бывает? Не выдержала, спросила его об этом, а сама открыла альбом на последней странице и замолчала. Да, наверное, её лицо и в самом деле было искажено именно такой гримасой, когда она переживала первое в своей жизни сладострастие. Она-то себя не видела, а он вполне мог.

— Ты очень красивой в эти мгновения была… — Она не заметила, как он подошёл к кушетке и сейчас стоит, смотрит на рисунок сверху.

— Что тут красивого? Такое лицо, как будто меня пытают…

— Это улыбка страсти… — тихо возразил он. — Кто-то из древних сказал, что в эти мгновения женщина разговаривает с Богом, и он не сердится на неё.

— Не показывай никому, ладно? — Единственное, что ей пришло в голову в ответ.

Он кивнул:

— Я так и думал, что ты мне свой сон не до конца рассказала. А рисунок можешь забрать. Делай с ним, что хочешь. Можешь спрятать подальше от родителей, а можешь и порвать.

Он сел на кушетку рядом с ней. Она тут же перелистнула на следующую страницу и сразу поняла, кто на ней изображён.

— Произвела она на тебя впечатление. Но нарисовано классно. Ты давно рисуешь?

— Угу, довольно давно. Второй год уже.

— Второй год всего?! Ни фига себе! Да ты талантище!

Помолчали. На этом рисунке Лариса пишет на доске название темы урока. Привстала на цыпочки, вытянулась в струнку. Лица не видно — она же со спины нарисована, только правое ухо, за которое её медового цвета волосы заложены, и серёжку видно — но совершенно понятно, что это она. А что там дальше? На следующем рисунке Лариса стоит в ванной. Она полностью обнажена. Левая рука предплечьем прикрывает груди, правая закрыла низ живота.

— Ни фига себе! — прошептала она. Никак не могла оторвать взгляд от рисунка. Нарисовано простым карандашом, а рисунок выглядит цветным. — Не боишься, что кто-нибудь может увидеть?

— Не-а, не боюсь. Главное, чтобы Лариса не увидела.

— А где ты подсмотрел?

— Нигде не подсмотрел. Обычная фантазия. Где я мог подсмотреть? А почему ты говоришь, что я чего-то бояться должен? Это же тебе не порнография. В среде художников такие картины называются обнажёнкой. Жанр лёгкой эротики. Заметь, грудь и низ живота полностью прикрыты.

— Она тебе нравится?

— Угу, очень красивая девушка. И ещё… Знаешь, она ведь прямо искрится от женской энергии. Странно даже, что эта энергия до сих пор не нашла себе выход. С такими внешними данными, как