Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стефан, я теряю разум. Я чувствую, как он ускользает с каждым днем. Я посылаю тебе свою любовь, дорогой, на целый год вперед. Надеюсь, мое письмо станет для тебя поддержкой. Я люблю тебя, и, если предположить, что ты выполнил мою просьбу и прочитал письмо Элизабет, то, Элизабет, тебя я люблю тоже. Искренне ваш, Стефан.
Стефан откладывает письмо:
— Такие, значит, у нас дела.
— Такие дела, — соглашается Элизабет.
— Кажется, теперь мы оба должны заплакать?
— Я думаю, нам обоим пока что понадобится хладнокровие, — отвечает Элизабет. — Поплачем позже.
— А мы уже беседовали о таком раньше? — спрашивает Стефан. — Мы разговаривали о слабоумии?
Элизабет кивает:
— Время от времени да. Ты определенно чувствуешь, что происходит что-то неладное.
— И как долго… Это невозможный вопрос, я понимаю… Но как долго мы сможем поддерживать беседу? И сколько окон вроде этого у нас осталось?
Элизабет больше не может обманывать себя, не может держаться за Стефана. Пришел день, который, как она знала, рано или поздно бы наступил. Она теряла его абзац за абзацем, и вот очередная глава закончена. Вся книга теперь близка к завершению.
Стефан, полностью одетый и выбритый, стоит среди своих книг. Здесь же вазы и скульптуры, привезенные из путешествий, и многие другие вещи, которые он находил значимыми и прекрасными, которые собирал всю жизнь. Рядом награды и фотографии со старыми друзьями, улыбающимися из лодок, или мальчиками-школьниками, одетыми как юные мужчины. Вот Стефан в горах, на раскопках в пустыне. Вот он поднимает бокал в безвестном баре или целует жену в день их свадьбы. Эта комната похожа на кокон, в каждом дюйме которого отражен его интеллект, его улыбка, его доброта, его способность дружить и любить, его шутки… Его разум, полностью выставленный на всеобщее обозрение.
И он знает, что все это практически потеряно.
— Не так уж долго, — отвечает Элизабет. — Хорошие дни приходят все реже, плохие становятся хуже.
Стефан надувает щеки и выдыхает. Похоже, для него остается все меньше вариантов.
— Ты должна отправить меня куда-нибудь, Элизабет. Туда, где мне будут оказывать круглосуточный должный уход. Составь список мест, я посмотрю.
— Я могу заботиться о тебе, — говорит Элизабет.
— Нет, — качает головой Стефан. — я этого не потерплю.
— Надеюсь, в этом вопросе у меня будет право голоса?
Стефан тянется через стол и берет ее за руку.
— Пообещай мне, что не уничтожишь это письмо.
— Я не стану давать обещаний, которые не сумею сдержать, — отвечает Элизабет.
«Господи, его рука и моя рука, — думает она, — как же они подходят друг другу!»
— Мне нужно, чтобы ты показывала мне это письмо каждый день, — продолжает Стефан. — Понимаешь?
Элизабет смотрит на мужа. Затем на письмо, которое этот умный человек написал самому себе ровно год назад. Через что ему пришлось пройти? В один из тех дней, когда в кабинете стучала шумная клавиатура, он печатал это письмо. А потом он, наверное, вернулся в гостиную с широкой улыбкой на лице: «Чайку, моя старушка?»
Показывать Стефану письмо каждый день означает потерять его. А не показывать — предать.
Так что у нее вообще нет выбора.
— Я обещаю, — говорит Элизабет.
Теперь слезы проливаются из глаз Стефана. Они встают и обнимают друг друга. Стефан дрожит и всхлипывает. Он говорит:
— Прости.
Она отвечает:
— Прости. — Но кого прощать и за что, не понимают оба.
Теперь Элизабет знает, чем пахло, когда она вошла в квартиру пятнадцатью минутами ранее, то есть целую жизнь назад. Она много раз сталкивалась с этим запахом.
Это был страх. Пропитанный по́том, леденящий душу страх.
Часть вторая
Что бы вы ни искали, это обязательно найдется здесь!
Глава 17
В теории Рон был согласен последить за крупным центром по ввозу героина и попытаться найти убийцу.
Однако на практике это свелось к тому, что он битый час торчал на заднем сиденье своего «Дайхацу», через купленный в супермаркете бинокль разглядывая склад, в котором за все это время не мелькнуло ни признака жизни.
— Работать шпионом всегда так скучно? — спрашивает он Элизабет. На фоне Ибрагим читает Джойс статью об Эквадоре из журнала «Экономист».
Элизабет сегодня нехарактерно молчалива.
— На девяносто процентов — да, пять процентов бумажная волокита, и еще пять — убийства людей, — объясняет она. — Ибрагим, эта статья когда-нибудь кончится?
— Мне нравится, — говорит Джойс.
— Джойс статья нравится, — отвечает Ибрагим и продолжает читать абзац о давлении, которое испытывает Кито, технологический сектор столицы Эквадора.
Черный «Рейнджровер» останавливается перед ними на стоянке, перегораживая выезд.
— Ай-яй, — говорит Рон, опуская бинокль.
Рука Элизабет инстинктивно тянется к сумке. С водительского места «Рейнджровера» вылезает мужчина и подходит к «Дайхацу». Он стучит в окно Ибрагима. Ибрагим опускает стекло.
Мужчина просовывает голову внутрь и разглядывает четыре фигуры — одну за другой.
— Я смотрю, у кого-то выходной? — говорит он с ливерпульским акцентом.
— Наблюдаем за птицами, — отвечает Рон, подняв для убедительности бинокль.
— Какое прекрасное пальто, — замечает Джойс. — Хотите «Перси Пиг»?
Она протягивает мужчине пакетик со сладостями. Мужчина берет одну конфету и засовывает в рот.
— Вы уже час таращитесь на мой склад, — говорит он, жуя. — Заметили что-нибудь?
— Ничего особенного, мистер Холт, — отзывается Элизабет.
Услышав свое имя, Доминик Холт на мгновение замирает:
— Зовите меня просто Дом.
— Ничего особенного, Дом, — повторяет Элизабет, — ни намека на героин. Это похвально с вашей стороны. Хотя, полагаю, отгрузки бывают нечасто и далеко друг от друга?
— В большинстве случаев вы просто держите все под контролем? — спрашивает Джойс.
— Я управляю абсолютно законной логистической компанией, — отвечает Дом.
— А я безобидная пенсионерка, — говорит Элизабет.
— Я тоже, — кивает Джойс. — Еще конфетку? У меня всегда большой запас.
Дом Холт поднимает руку в знак отказа:
— Могу я спросить, откуда вам известно мое имя?
— Достаточно слегка копнуть вопрос о торговле героином на южном побережье, чтобы всплыло ваше имя, — поясняет Элизабет.
— Ясно, — задумчиво говорит Дом.
Рону и раньше доводилось видеть, какой эффект оказывает на людей Клуб убийств по четвергам.
— Не знаешь, что с нами делать, сынок?