Продай скатёрку-хлебосолку, или на чего сменям?» — «А у тебя што есь хорошего?» — «Есь у меня молоды яблони и плётка-живулька. Если есь у тебя отеч, мати, ты эти яблони скорми, будут они тебя моложе и краше. А если человек помрёт, плеткой стегнёшь, он вскочит и побежит». (Обменялись. Поехал, опять жалко стало, опять послал солдат отнять скатерть. Повторяется все то же в третий раз: происходит мена с поляком): «А у тебя што есь хорошого?» — «Ящык, ежели растворишь, будет город, будут церкви и колоколы, и будешь сидеть в доми за дубовым столом, и будешь царём, а положишь на которо место, будет ящик один и будешь ты сидеть в чистом поли». Сменялись. Поехал вперёд Иван-царевич. Ехал, ехал близко-ле, далёко-ле, низко-ле, высоко-ле, скоро сказка сказыватца... доехал до городу середка ночи тёмной. В городу ворота запраны, кругом городу стены, кругом струны проведены, на струнах колоколы повешаны. Тогда Ивану-царевичу захотелось в этот город заехать. Прижимат он своего добра коня, осержал его доброй конь, разбежалса конь, скочил через, струны не хватил. В городу увидал Иван-царевич горят свещы; приежжает, слезывает с коня, заходит в гриню, увидал на кровати спит девича-поленича, как сильней порог шумит. Разметалась девича, заголилась до грудей. Тогда Иван-царевич этой девичи устрашилса. Обратилса за двери, и стал из-за ободверинки за ей выглядывать и думает: «Што же я сонной девичи побоялся? Пойду я лучше ей почелую». Пошол, девичу почеловал и опять обратился назад к ободревенке. «Што же, раз сотворить с ей любов?» Подошол к ей, приложилса к ей и сотворил с ей любов. Обратилса к ободверенке, стал на ей здрить. Другой раз пошол и ради прощенья опять ей почеловал, и пошол назад скоро на уличу. Садилса на добра коня, осержает доброй конь, разбежалса конь, скочил через струны и хватил задней ногой за струну; струны зазвенели, колоколы забренчели, девича пробудилась. «А кака-ле собака наблевала и не охитила». Тогда кричит она своим служанкам зычным голосом: «Скоро служанки нарежайтесь и скоре того коня в карету запрегайте: погонимся за богатырем в чистом поли». Повезли девичу-поленичю в сугон за богатырем.

Гонит Иван-царевич во всю прыть лошадиную во свое место, а поленича гонит за ним сзади. Пригонил к посленней бабушки. У бабушки конь выведеной, направленной, готовой. Сейчас с того коня и на другого, с бабушкой простился и вперед погонил. Девича-поленича немного спустя времени к бабушки пригонила. «Бабушка, этуда зверь не прорыскивал-ле?» — «Нет, дитятко». — «Птица не пролетывала-ле?» — «Нет, дитятко». — «Молодеч не проежживал-ле?» — «Нет, золото, никто не проежживал. Тибе, девича-поленича, не угодно-ле в байне попарится? С пути, с дороги тебе натресло». Эта девица знает над собой невзгоду: «Пожалуй, бабушка, в байне попарится надо, да ты разве долго продлиш?» — «Што ты, дитятко, сичас изготовлю». Побежала баенку топить бегом, а где девича не видит, доле время провожат, штобы Иван-царевич дале убралса. Истопила баенку, изготовила. Девича-царица сходила в баенку, попарилась, обкатилась, надела чветно платье, опять погнала в сугон за Иваном-царевичем. Иван-царевич ко второй бабушке, у той конь направленной... (Поленица и у второй бабушки стала спрашивать про молодца, про зверя, про птицу). «Ветер-полоса не прошла-ле, бабушка?» — «Нет, дитятко, прошла, да давно. Не угодно-ле закусить кашки?» — «Долго, бабушка, варить». — «Што ты, што ты...» Закусила кашки, погнала дальше. Иван-царевич догнал до третей бабушки, конь готовый опять. Девича-чарича нагонила.. («Не проехал-ле» и т. д.) Девича на еду-питье не соглашается, вперед погнала.

Иван-царевич гонит по чисту полю, слышит за собой погоню велику, увидел на земли лежит доска деревянная, бела. Иван-царевич доску схватил, бросил на степь лошадинную, стал на доску надпись писать: У девки-бляди волос долог, ум короток: хочет она в чистом поле догнать ветер-полосу, да где же ей догнать — ветер-полоса всю поселенную кругом ходит. Эту надпись бросил в чисто поле, сам загонил в залезную траву — ни его, ни коня не видать. Едет и не видать его. Девича-царича нагонила к этой доске, прочитала, своей головой покачала: «Верно, так, у бабы волос долог, да ум короток, где же мне ветер-полосу в чистом поле нагнать?» Тогда обратила своего коня-добра назад и поехала в свое царство.

Иван-царевич проскакал железную траву, пробился на чисто поле. Думает: «Я выменял ящык, да его не пробовал, какой он есь?» Слезыват со добра-коня, сам разстворят ящык на чистое поле и стал сидеть в полатах белокаменных в городу и думает в уми: «Разстворил я город, да не на место». Стал складываться, положил одно место, и стал ящык в чистом поли. Тогда брал коня доброго и поехал вперёд. Приехал домой, открыл ящик около отчёва города и стал город лучше и краше отчёва. Взял свой костыль, из плеча в плечо перекатил: стали три солдата. «Што, ласковой хозяин?» — «А вот, бежите в этом-та город, всю силу присеките и прирубите, а отча да матерь в гости мне приведите». Побежали солдаты, всю силу пересекли, царя да чарицу в гости повели. Заводят в полаты белокаменны, встречает их Иван-царевич и угощает. Сидели пировали, панкетовали, а только не знали, что он ихной сын. Иван-царевич сложил ящик — сидят царь-царица в чистом поли возле ящыка. После того Иван-царевич: «Здраствуй, батюшко и матушка-родима, узнали ли меня? Я ваш сын». Тогда говорит царь: «Вот Иван-царевич, настоящо ты достал чудо и диво». Иван-царевич взял и костыль, показал как действует. Взял плётку-живульку. Всю силу, котору присек, плёткой-живулькой оживил: солдаты побежали, кого стегнут, тот скочит да побежит; всю силу оживил. Тогда отправились во свое царство. Тогда царь и царица перед Иваном-царевичем дивуются и очинно любуются. «Настояшшо же наш сын чудо-диво достал и отчёвы следы потоптал». Тогда Иван-царевич покормил отца и мать молодыми яблоками, и они стали краше и моложе Ивана-царевича. Тогда стали они любить Ивана-царевича, в чести и пре-милости держать.

Скоро скажется — долго деится. Девича-царича прибыла в свое царство, сделалась беременна, родила двух сыновей, и эти робята ростут не по дням, а по часам. Тогда задумала она снарядить корабли, искать виноватого за синёё море. Прибежали в то царство, становились в тихи гавани и написали ерлык, и просят от царя виноватого на кораб. Посылает царь старшаго сына Василья. Идёт, видит два парнецька. «Маменька, маменька, вон наш татушка идёт». — «Это не татинька идёт, это наш дедюшка идёт, — говорит им. — Когда взойдет он на кораб, в ноги ему падите, штаны с гузна