Он решил, что мне нужно установить отдельное отопление, потому что это его специализация. Я наблюдаю, как он нагревает паяльной лампой трубы, чтобы придать им нужный угол, и пробивает дыры в стенах. С виду это кажется очень просто. Хотелось бы мне это уметь. Все делать самой. Платить только за материалы.

Стены в смету не входили, так что я вызываю представителей строительных фирм, и от называемых ими цен волосы у меня встают дыбом. Поверить не могу, что покраска стен может стоить такие бешеные деньги. Оказывается, это из-за того, что их нужно выравнивать: поскольку я отодрала обои, то видны все трещины и щели.

К счастью, одна подружка дает мне телефон Богдана.

Богдан — албанец лет пятидесяти, и его вежливость и доброта вызывают у меня мгновенную симпатию. Он изучает стены моей квартиры. Я с тревогой жду его вердикта. «Никаких проблем», — переводит мне сын Богдана, совершенно офранцузившийся подросток. Я перевожу дух. Дел тут всего на неделю. Я интересуюсь ценой. Отец с сыном быстро переговариваются. «Триста франков в день», — отвечает сын. Я подавляю улыбку, осветившую мои глаза. Даже если он проработает десять дней, это обойдется всего в три тысячи. Фирмы запрашивали как минимум пятнадцать. Мне хочется расцеловать Богдана. Да здравствуют иммиграционные законы, позволяющие эксплуатировать албанцев без документов!

Мастер закончил свою часть работы, и за дело взялся Богдан. Я возвращаюсь в Нью-Йорк, где меня ждет муж.

Я подселяюсь к нему в студию, которую он снимает уже два месяца. Мы живем в самом центре, в крошечном помещении, где практически ничего нет. Приятное ощущение отсутствия забот. Париж, рабочие, отопление, провалившийся пол, Богдан, краски, обои — все это далеко. Мне совершенно неохота об этом разговаривать. Пусть все делается без меня, по мановению волшебной палочки, пока мой дух витает в другом месте, отдыхает, предаваясь писательской деятельности.

Мало где мы были так счастливы, как в той нью-йоркской студии.

Год спустя я заново пускаюсь на поиски недвижимости. Я разъезжаю по Манхэттену на велосипеде от квартиры к квартире, высматривая какой-нибудь выгодный вариант.

Квартира покоряет нас с первого взгляда. Просторная гостиная, залитая светом, великолепные деревянные полы, большой камин, высокие потолки, огромные окна, которые выходят в сквер. Роскошь, элегантность, благолепие. В муже взыграла его европейская кровь. И вот это станет нашим домом?!

Сейчас кризис, и эта квартира стоит не дороже другой. Владелец хочет продать ее как можно быстрей: мы пришли как раз вовремя. Едва оказавшись на улице, мы в полном восторге тут же делаем агенту предложение.

Эти покупки, капитализация… Наши друзья удивляются, смеются, возмущаются: владеть двумя квартирами, одной в Париже, другой — в Нью-Йорке! И это в тридцать два года! Да ладно вам! Они издеваются над нами, восхищаются нами, завидуют. Входя в дом, а потом в квартиру, они восклицают: ух ты! И сколько? Что?! Всего-навсего?

Потому что я тут же называю цену. И добавляю, что мы взяли кредит на тридцать лет с такими большими ежемесячными выплатами, что всякий раз с трудом дотягиваем до следующей зарплаты. Так что, хотя мы и имеем столь замечательную квартиру, отнюдь не стоит считать нас из-за этого богачами.

В день переезда мы от души веселимся в нашей новой квартире, очутившись посреди огромной пустой гостиной с несколькими коробками, в которые уместилось все наше барахло. Нам с трудом верится, что это наконец произошло. Мы очень собой довольны. Мы справились, как большие. Дважды собственники. Провернули две отличные сделки. Нет ничего проще. Нужно лишь немного воображения и делового чутья. Мы отлично воспользовались кризисом. Долгие годы мы потуже затягивали пояса, но оно того стоило. Наконец-то у нас начнется настоящая жизнь между Парижем и Нью-Йорком.

Когда я не живу в своей парижской квартире, то я ее сдаю, чтобы окупить затраты.

Сдавать квартиру — тоже дело непростое, мороки не оберешься.

Каждое лето по возвращении в Париж я интересуюсь у соседей, все ли было нормально. Когда мне говорят, что мой квартиросъемщик был очень милым и тихим, мне прямо-таки хочется вручить ему поощрительный приз. Но моего беспокойства невозможно передать словами, когда я вдруг слышу от соседки по лестничной клетке: «Вы сдали квартиру торговцам пиццей?» — «Торговцам пиццей? Нет! Двум студенткам. А в чем дело?» — «А я было поверила. Мне сказали, что они по ночам продают пиццу. Нет-нет, я не возражаю. Меня это вовсе не беспокоило, что вы! Я не работаю, так что могу отсыпаться днем!»

Поиски квартиросъемщика меня раздражают. Мне кажется, что никто не захочет поселиться в моей квартире. Мне бросаются в глаза все ее мелкие недостатки, позволившие в свое время купить ее по дешевке. Я ее ненавижу. Мне хочется немедленно продать ее, за любую цену, лишь бы больше о ней не думать. Я перестаю спать. Муж тщетно напоминает мне, что из года в год происходит одно и то же и всякий раз в конце концов я нахожу жильца. А даже если и не найду, то никакой трагедии в этом нет: квартира может спокойно простоять годик пустой.

Нет, не может! Сама эта мысль для меня невыносима.

По телефону или электронной почте мы с потенциальным жильцом жаждем познакомиться.

Когда же встреча происходит, мне неприятно видеть в моей квартире этого бородача, который переставил мебель и расшвырял вещи, как у себя дома. Он мне все время улыбается, ведь я хозяйка.

Летом, едва войдя в квартиру, я начинаю выискивать ущерб.

Как правило, все чисто, и в квартире полный порядок: мои жильцы хотят пожить тут еще. Я внимательно обхожу комнату за комнатой. Красивая у меня квартира. Хорошо в ней. Усевшись в гостиной с книжкой, я с хозяйской гордостью оглядываю мраморный камин, этажерки, залитый солнцем пол. Поднимаю глаза к потолку, и сердце у меня обрывается: здоровенная трещина — нет, целых три, которых не было в прошлом году.

Так что все мое пребывание в Париже проходит в беготне по строительным и интерьерным магазинам, разговорах с малярами и электриками, починке сливного бачка или проверке газовой плиты, покупках посуды или пылесоса, выслушивании жалоб соседей, уборке, чистке, покраске, вылизывании квартиры сверху донизу, подготовке ее к въезду нового жильца.

Я больше не хожу на выставки.

Когда иду по кварталу, то держу нос по ветру: таблички «Продается» на окнах домов меня угнетают. Ну конечно, все хотят поскорей убраться с тонущего корабля: шарм этого квартала исчезает, а дома здесь стоят на весьма зыбкой почве. Таблички «Продано» согревают мою душу. Ага, значит, в этом квартале еще покупают жилье, он все еще востребован.

Я провожу в своей квартире много времени, но я в ней не живу. Я не пишу. Нет времени, нет вдохновения. Слишком много бытовых проблем.

Время моего пребывания в Париже уменьшается, как шагреневая кожа: я не способна отказаться от сдачи квартиры в наем.