Под праздник, что дарует нам святая Магдалина,

Войсками, что привел аббат, была полна долина

У стен Безье и вдоль реки с ее песчаным лоном.

Зашлись сердца у горожан, к тому досель не склонных,

Ведь в годы древних битв и свар, чему виной — Елена,

Такого войска Менелай не собирал в Микенах,

Столь пышной знати не могла иметь ничья корона

Кроме французской, не нашлось ни одного барона,

Кто б здесь не пробыл сорок дней (лишь кроме графа Брена).

Удар судьбы для горожан был словно в сердце рана,

Лишились разума они, столь поступая странно.

Кто им советовал? Кому вручили жизнь мужланы[59]?

Бедняги были, видит Бог, глупы определенно

И не разумнее Кита, в чьем чреве плыл Иона,

Пошли на вылазку они, держась такого плана:

На пики вздернув белый холст, как белый флаг, смутьяны,

Горланя, мчались на войска. Так от межи овсяной

Гоняют птиц, пугая их маханьем тряпки рваной

При свете утренней зари.

Встав поутру, вожак всех слуг[60] себе сказал: «Смотри!»

Как раз напали на войска, горланя, бунтари,

И в ров барона одного, обсев, как детвора,

Всем скопом сбросили с моста, отважны несдобра.

Вожак собрал своих людей, босых по той поре.

«Пойдем на штурм!» — вскричали те, собравшись на бугре.

Потом готовиться пошли подраться мастера.

Я полагаю, не имел никто и топора:

Босыми шли они сюда от своего двора,

Пятнадцать тысяч было их — и вор был на воре!

Пошла на город рать в штанах с дырою на дыре,

С собою лишь дубинки взяв и палки поострей,

Одни устроили подкоп, другие — голь храбра! —

Ворота начали ломать, затеяв бой с утра.

Всех горожан прошиб озноб, хоть и была жара.

Кричала чернь: «Идем на штурм! Оружие бери!»

Была такая кутерьма часа два или три.

Ушли защитники в собор и спрятались внутри,

Детей и женщин увели, укрыв за алтари,

И стали бить в колокола, как будто им пора

Звонить за упокой.

Безьерцы видели со стен весь лагерь боевой

И чернь, к воротам городским валившую толпой,

Бесстрашно прыгавшую в рвы, потом под ор и вой

Долбившую дыру в стене, рискуя головой.

Когда же зазвучал сигнал к атаке войсковой,

Заговорило сердце в них, что час настал лихой.

«[...] без предупреждения и даже не подумав спросить мнения дворян, состоявших в войске, бродяги начали штурм и — как это ни удивительно — мгновенно овладели городом. Едва войдя в него, они вырезали все население от мала до велика и подожгли город. Безье был взят в день святой Марии Магдалины».

«Стало быть, вполне справедливо, что семь тысяч этих мерзких псов [еретиков-катаров] были схвачены и убиты в праздник святой Марии Магдалины, которую они оскорбили и чью церковь они запятнали кровью своего виконта и своего епископа».

Вся знать из Франции самой, оттуда, где Париж,

И те, кто служит королю, и те, кто к папе вхож,

Решили: каждый городок, где угнездилась Ложь,

Любой, который ни возьми, сказать короче, сплошь,

На милость должен сдаться им без промедленья; те ж

Навек закаются дерзить, чья кровь зальет мятеж.

Всех, кто услышит эту весть, тотчас охватит дрожь,

И не останется у них упорства ни на грош.

Так сдались Монреаль, Фанжо и остальные тож!

Ведь силой взять, я вам клянусь, Альби, Тулузу, Ош

Вовек французы не смогли б, когда бы на правеж

Они не отдали Безье, хоть путь сей нехорош.

Во гневе рыцари Креста велели черни: «Режь!» —

И слуг никто не удержал, ни Бог, ни веры страж.

Алтарь безьерцев уберег не больше, чем шалаш,