Пока же Хатидже жила размеренной жизнью гарема рядом с матерью и старалась не забивать себе голову мыслями о будущем. Все равно решать будет не она, так зачем же волноваться понапрасну. Что будет, то и будет. Иншаллах!

Развлечением для молодой вдовеющей султанши были визиты Махидевран, которая приводила маленького шахзаде Мустафу. Хатидже любила племянника. Глядя на него, она сожалела, что не имеет собственных детей. Они утешили бы ее и в неудачном браке, и в раннем вдовстве.

Мысли Хатидже плавно перетекли с Махидевран к новой любимице Сулеймана, которая уже носила его ребенка.

– Валиде, как вы думаете, Сулейман действительно любит эту Хюррем, или Махидевран просто ослепла от ревности? – обратилась она к матери, лениво покусывая гранатовые зернышки, вымоченные в меду.

Айше Хафса Султан, дочь крымского хана Менгли Гирея, мать правящего султана и вдова предыдущего, носящая самый высокий титул Османской империи, доступный для женщин, лишь пожала плечами. Махидевран слишком много болтает, не удивительно, что сын отвернулся от нее. Мужчины устают от глупых и болтливых женщин. Но отношение Сулеймана к Хюррем все же слегка беспокоило Валиде.

– Хатидже, солнышко мое, – Айше Хафса повернулась к дочери. – Может, тебе стоит поближе познакомиться с Хюррем?

Хатидже Султан послушно кивнула. Это может быть даже интересным и всяко развлечет в монотонности гаремной жизни. Тем более что о Хюррем Хатун говорят, будто она очень веселая, с ней не соскучишься, даже султан смеется, разговаривая с ней.

– Конечно, Валиде, я прямо сейчас схожу навестить ее. Она недавно плохо себя чувствовала, лекарки сказали – из-за беременности. Вот я и зайду, узнаю, как ее здоровье.

Хатидже поднялась, присела перед матерью почтительно, направилась к двери. Валиде Султан смотрела ей вслед, задумчиво качая головой: дочь ее не отличалась статью, как положено бы потомку рода Гиреев и Османов, не было в ней ни красоты, ни изящества. Да и здоровье у нее слабовато. Но она султанша, дочь султана, сестра султана. И нужно подумать о ее замужестве. Тем более что интересы государства этого требуют.

Ну а что касается Хюррем… Тут еще необходимо как следует подумать. Если Сулейман в самом деле влюбился в славянскую наложницу, то придется принять решительные меры. Султану не положено любить какую-то одну женщину, предпочитать ее всем остальным. Иначе что будет с государством?

Айше Хафса была воспитана в жестких традициях гаремов и очень хорошо знала все правила и обычаи. Она, дочь хана, жена султана, терпела многое – ведь так велели традиции, и султанша не противилась им. Традиции – основа, на которой покоится государство, поэтому их разрушать нельзя. Султан Селим не сделал ее счастливой, но она и не ожидала женского счастья. Политический брак – это то, к чему ее готовили с младенчества, то, что следовало из ее происхождения, из всей истории рода. То, что она стала женой султана Османской империи, уже удача, так что нельзя требовать большего. Султан был жесток, не зря его прозвали Грозным. Айше Хафса рожала ему детей, но и другие женщины посещали его ложе – и султанша молча терпела это. У султана Селима был еще один гарем – из мальчиков-кастратов, и султанша делала вид, что так и должно: нередко на ложе их было трое, когда Селим решал, что присутствие мальчика разнообразит удовольствие и добавит ему мужской силы. Даже побои не выводили ее из равновесия. Она была женой султана, разве можно желать большего? У нее были дети, и это уже счастье. Один из ее сыновей должен был стать султаном, и Айше Хафса жила в ожидании этого момента. И тогда, когда Сулейман взошел на трон отца, она поняла, что такое счастье.

Сулейман стал султаном, и весь мир склонился перед ним, признав его повелителем. Солнце и звезды загорались по его слову, Луна округлялась и опадала в тонкий серп месяца под его взглядом.

Чего же еще ему желать? Благо государства – вот его счастье. Но похоже, что он возжелал еще и счастья любви, как будто мало удовольствий, даруемых султаном одалисками гарема. То, что Сулейман распустил гарем мальчиков-кастратов, Валиде одобрила всем сердцем, ведь ислам не принимает мужеложство. Но привязаться к одной наложнице? Сделать ее не просто фавориткой, но единственной женщиной в своей жизни?! Немыслимо и недопустимо. И если эти слухи верны, то… глубоки воды Босфора, и не раз они скрывали под своей безмятежностью грехи султанских гаремов. Куда как проще обвинить эту Хюррем в неверности да и поступить с ней согласно традициям: зашить в кожаный мешок с кошкой и спустить по специальному желобу прямо в залив.

Валиде Султан позвала доверенную служанку, приказала выбрать в ташлыке несколько девушек покрасивее. Пусть приведет в покои Валиде, она лично посмотрит. Может, выберет какую для хальветав сегодняшнюю ночь. Ведь живот Хюррем Хатун все растет и растет, и лекарки уже запретили ей плотские забавы, чтобы не повредить младенцу. Так что пора султану принять на своем ложе другую девушку, пусть развлечет повелителя, сделает его счастливым на эту ночь.

* * *

Сулейман с Хюррем как раз приступили к ужину, когда дарюссааде атасы с поклоном вошел в султанские покои.

– Что случилось, Селим-ага? – лениво поинтересовался султан. Визит главного евнуха был некстати, Сулейман как раз занимался важным делом – пересчитывал веснушки на щеках своей милой. Но если дарюссааде атасы решил побеспокоить повелителя в неурочный час, значит, какие-то дворцовые дела требуют срочного внимания. И султан кивнул, разрешая слуге говорить.

– С вашего позволения, повелитель, – дарюссааде атасы склонился в поклоне. – Девушка ждет.

– Какая еще девушка? – удивился Сулейман. Хюррем подняла голову, ожгла евнуха взглядом. Черное лицо дарюссааде атасы залоснилось от выступившей испарины, будто его натерли маслом. Он заторопился с ответом:

– Валиде Султан прислала девушку на Хальвет.

– Да? – Сулейман поднялся, пристально взглянул на дрожащего и нещадно потеющего от ужаса евнуха. – И что, красивая девушка?

– О! – Селим-ага облегченно вздохнул и позволил себе немножко выпрямиться. – Редкостная красавица! Венецианка! И как только не ослепнуть, глядя на такую красоту!

Хюррем задержала дыхание, щеки ее пошли красными пятнами, на лоб набежали морщинки, а глаза сузились в едва заметные гневные щелки, из которых яростно поблескивала змеиная зелень. Султан усмехнулся.

– Прекрасно! Селим-ага, отведи девушку к Валиде Султан и скажи, что я одобряю ее новую служанку. – Дарюссааде атасы в изумлении уставился на султана, утратив на мгновение всегдашнюю покорную почтительность. – А впредь не беспокой меня такими пустяками. Выбирать себе служанок – дело самой Валиде Султан, так что незачем водить их ко мне в покои. Да, впрочем, передай Валиде Султан, что поутру я зайду за ее благословением, тогда и поговорим.

Он сделал повелительный жест, и дарюссааде атасы, пятясь, выбрался из покоев, не чувствуя собственного тела – все онемело от страха, а живот резко заболел и забурчал, будто от голода. «О, Аллах, пусть бы Валиде Султан сама водила девушек на хальвет!» – взмолился про себя Селим-ага. Никогда он не чувствовал себя так неуверенно. Да мало султана, тут же еще и Хюррем Хатун. Как посмотрела! А’узубиллях – прибегаю к защите Аллаха! Если бы взглядом можно было убивать, то холодный труп Селима уже валялся бы посреди султанских покоев. Ох, с этой хатун нужно держать ухо востро. Она только кажется беззаботной хохотушкой, но в душе у нее точно есть черные провалы, подобные пропастям в горах: один неосторожный шаг – и сгинешь без следа, и косточки твои будут обгладывать серокожие кладбищенские гули…