Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Благородные таны, высшие лорды и пэры империи, верившие в богиню более консервативно и без такого фанатизма, восприняли реформы в штыки, началась многолетняя гражданская война, унесшая жизни миллионов. Итогом стало низложение Императора-священника и воцарение на престоле его младшего брата. Многие высокородные таны настаивали на том, чтобы новый Император казнил безумца, дабы на корню пресечь будущую угрозу единству династии, однако у того не поднялась рука пролить родную кровь. Безумец был изгнан из Мескии, и его имя открылось миру, потеряв статус священной тайны: Кафаэрис.
Многие считают, что благодаря именно этому династия была и впрямь спасена, что новый Император правильно не стал начинать свое правление с братоубийства. Однако за этот светлый жест была заплачена большая цена – та часть дворян, что очень сильно чтила право первородства и настаивала на казни во имя полной легитимизации, откололась и покинула Мескию. Ныне их потомки зовут себя благородными ингрийскими танами, истинными несмерианами, и не почитают Императоров Мескии своими господами.
А что Кафаэрис? Ну, судьба позволила ему оставить более глубокий след в истории, словно уже содеянного было мало. После многих лет скитаний, проповедования Кафаэрис собрал огромное количество последователей и захотел осесть на западе континента. Его приняли в тогда еще совсем юной Арбализее. Глава еретического течения смог переманить в свою веру короля, после чего зильбетантизм стал государственной религией, а близ столицы началась постройка священного Фатикурея.
Оплот веры создавали как отдельное государство в государстве, и зодчие постарались, возводя высокие стены и восемь исполинских башен-крепостей, хранивших в безопасности Город Серебряных Куполов. При этом линия внешних стен имела форму гигантского полумесяца, чьи рога частично окружали большой район, пребывавший под властью Фатикурея.
Попадая в Сиреневый Сад, путник переносился в прошлое. Прогресс почти не затронул этой части столицы, отсутствовало электричество и газ, паровой транспорт не катался по улицам, не тянулись к небу многоэтажные здания. Зато сверкали на солнце белокаменные дома и купола храмов, из фонтанов била питьевая вода, и всюду было вдосталь спасительной тени. И пахло сиренью. Она цвела здесь круглый год, белая, чистая, божественно благоухающая.
На одном из мостов, соединявших Тельпахо и Сиреневый Сад, нас ожидал отряд почетного эскорта – сверкающие серебряными латами храмовники верхом на белоснежных лошадях. Под их предводительством кортеж неспешно проехал по улицам, кишевшим паломниками и страждущими на площадь Основания. Там, у подножия лестницы собора Лунных Врат, гостей встречала делегация высокопоставленных священников.
Скорее всего, я был не первым несмерианином, ступившим на святую землю зильбетантизма, но определенно первым правителем Мескии, посетившим Фатикурей. Принимали, однако, без великой помпы, ибо не Император, да и визит был неофициальным. Собор Лунных Врат служил не только главным входом внутрь священного града, храмом-крепостью, но и резиденцией великого теогониста. Еще его называли Домом Привратника.
Нас провели по анфиладам величественных залов, чье убранство не оставило бы равнодушной ни одну тяготевшую к красоте натуру, перед входом в покои первосвященника попросили сдать оружие.
– Зеньор Великий Дознаватель, пожалуйста, оставьте трость тоже, – попросил немолодой тэнкрис в плаще ордена Безголосых.
– Боевые раны дают о себе знать, я бы предпочел…
– Мы это предусмотрели.
Тут же поднесли футляр, внутри которого лежала роскошная трость. Они знали, что я ношу с собой меч, молодцы.
– Входите.
Многочисленные книжные шкафы превращали просторный зал в каморку, где едва хватало места для письменного стола, молельного угла и трех плетеных кресел с чайным столиком. В одном из кресел у выхода на балкон дремал великий теогонист. Он очнулся сразу же и «осмотрелся» так, словно был зрячим.
– Великий Дознаватель прибыл, святейший, – тихо доложил монах, сопроводивший нас внутрь.
– Славно, Оренваль, славно. Простите, зеньор эл’Мориа, я слегка прикорнул. Сплю бо́льшую часть дня, такие мои годы.
– Понимаю.
Старик поднялся и уверенно зашаркал к своему столу.
– Ваш визит – это большая честь, простите, что не вышел встречать лично.
– Не стоит об этом волноваться.
– Да-да, присаживайтесь. Оренваль, принеси-ка бутылку, а мы пока скоротаем время за беседой.
Быстро разделавшись с формальными фразами, благостными пожеланиями и заверениями в самом теплом расположении, мы перешли к делу.
– Думаю, вам интересно, зачем я пригласил вас в гости, зеньор Великий Дознаватель.
– Разве не для того, чтобы помянуть почившего эл’Рая?
Он тихонько рассмеялся.
– Не только. Я подумал, что должен передать вам кое-что, ящичек с ручкой на краешке столешницы, откройте его.
Себастина приблизилась, открыла ящик, внимательно осмотрела содержимое и только после этого показала его мне. Стопка пергаментных листов лежала внутри миниатюрной стазисной камеры, сохранявшей целостность этих старинных документов.
– Это легенда об апофеозе Кашешубана, записанная Авидалем Киренейским со слов последнего живого ду-хаса больше пяти тысяч лет назад.
– Бесценно.
– Воистину бесценно. Незадолго до смерти Хайрам попросил найти это в наших библиотечных фондах и передать ему на изучение. К сожалению, он не сказал, зачем ему это, а я даже не успел выполнить просьбу.
– И вы решили, что это важно?
– Конечно. Для души Хайрам занимался лишь двумя вещами – живописью и дендрологией, все остальное было нужно ему для работы. Нет никаких сомнений в том, что и этот реликт имел к ней отношение.
Безголосый вернулся, неся поднос. Процедура откупоривания бутылки происходила медленно и церемонно, как религиозное действо, монах налил несколько капель маслянистой жидкости в бокал и поднес его к лицу великого теогониста.
– Аромат трех сотен прожитых лет. Разлей.
– Целители не рекомендуют вам употреблять алкоголь, святейший.
– Они мне вообще ничего не рекомендуют, кроме как дышать пореже и стараться не чихать, или окончательно развалюсь. Сегодня будет сделано исключение из моего обычного режима. Разлей.
– Слушаюсь.
– Простите его, зеньор эл’Мориа, Оренваль излишне печется обо мне, хотя и понимает, что огонька свечного огарка не спасти под ударами бури.
– Моя помощница обычно ведет себя тем же образом.
Мы подняли бокалы и провозгласили пожелание душе Хайрама эл’Рая как можно скорее завершить путь по Серебряной Дороге и ступить в Шелан.
– Я боялся, что этот коньяк превратится в какую-нибудь дрянь за столько-то лет, слава богине, что ошибался. Жаль, ты его так и не попробовал, Хайрам, но, увы, вкус победы ве́дом лишь победителям! – Старик говорил весело, но на сердце у него была грусть.