как Трейси сказала мне, что не знает ее, и, в конце концов, о странном телефонном разговоре.

— Возможно, она действительно просто его бывшая, — предположила Хоуп, выслушав мой длинный монолог.

Я покрутила кисточку на одеяле, которым была застелена кровать, на которой я сидела.

— Наверняка, так оно и есть. — Я вздохнула, снова взглянув на кустарники за окном, которые росли по краю нашего участка. — Ты считаешь, что я слишком много думаю об этом?

— Ты не из тех, кто утруждает себя этим, — фыркнула Хоуп. — Прости, но создается впечатление, что ты частенько витаешь где-то в облаках.

— Ну спасибо, — проворчала я. Впрочем, она была права, и не имело значения, что эта правда побудила меня нахмуриться от возмущения.

— Но, — продолжила она, вздыхая, — уже то, что обычно ты ничего не замечаешь, говорит — здесь может что-то быть. Не подумай, я не утверждаю, что имеет место быть, а чего нет, но твоя интуиция кричит, чтобы ты к ней прислушалась.

— Получается, — задумчиво произнесла я, — все, что мне остается делать, это продолжать наблюдать. — Я поерзала ногами по круглому синему коврику возле кровати, зарывшись свободной рукой в свои волосы. — Это не выход.

Хоуп выругалась.

— Меня обнаружили.

Заливистый смех моих племянников, когда они бесцеремонно отворили дверь кладовки, отыскав свою мать, заставил меня улыбнуться.

— Я понимаю, — поспешно выпалила она, — но сейчас это все, что тебе остается. Доверься своим ощущениям, но не накручивай раньше времени. Тебе не стоит вбивать клин между вами без веской причины.

Она была права.

Я подергала себя за нижнюю губу, когда один из мальчишек завизжал, а потом раздался плач.

— Спасибо тебе за все. Ступай. Я позвоню тебе позже.

— Пока. Не забудь держать меня в курсе событий.

Связь прервалась, и я бросила мобильник на кровать, скользя взглядом по спальне.

Мое внимание привлекла фотография на комоде. Сердце и ноги побудили подойти к ней и взять в руки.

Мы с Хоуп обе были похожи на нее темно-каштановым цветом волос и карими глазами. Но в то время как Хоуп унаследовала отцовский нос-пуговку, мне досталась еще и широкая мамина переносица, которая выделялась на лице. Такие нюансы во внешности обычно раздражают девушек, но для меня эта была частичка чего-то родного, и поэтому я любила ее в себе. Мне нравится мое отражение в зеркале каждый раз, когда я смотрюсь в него. Я никогда не была неуверенной и погрязшей в комплексах и знала, что недурно выгляжу. Нет, мое сердце всегда наполнялось теплом, когда я видела в своем отражении мою маму.

— А как бы ты поступила на моем месте? — задала я вопрос женщине с длинными каштановыми волосами на фотокарточке, которая дарила свою лучезарную улыбку двум девочкам, сидящим у нее на коленях. — Я чертовски запуталась.

Изображение стояло у меня перед глазами. Идеальный момент, вырванный из времени и запечатленный на снимке за заляпанным пальцами стеклом, одновременно ничего не менял и дарил спокойствие.

Вздохнув, я поставила фоторамку на место и снова подошла к окну.

Мой мобильник просигналил о новом сообщении от Майлза. Скорее всего, он интересовался, где я.

«Я отвечу ему. И отправлюсь домой. — Я окинула взглядом лес за окном. — Только не прямо сейчас».

Домой я возвращалась в темноте.

Свет был погашен, кроме лампы в гостиной. Неприготовленный ужин исчез со стола.

Всю дорогу я обдумывала, как оправдаться за свое отсутствие, и, в конце концов, решила: в этом нет гребаной необходимости, и мне стоит напрямую спросить Майлза, с кем он разговаривал. Однако я осознала, насколько это не просто.

Майлз уже спал, распластав свои мускулистые конечности по пуховому одеялу. Эта поза свидетельствовала о том, что он не рухнул без сил, а свет от луны подчеркивал рельефные изгибы его спины. Его храп был самым желанным звуком — он был необходим, чтобы отогнать от себя события дня и скинуть одежду.

Принимая отрезвляющий чувства душ, я старалась не разбудить Майлза, так как была слишком вымотана.

Но устроившись в постели рядом с ним, не касаясь его, и вглядываясь в ночное небо за открытым окном, мне никак не удавалось уснуть.

Я могла бы покончить с этим, но мне было нужно не это.

Майлз был рядом, и я невольно потянулась к нему.

— Каждый должен выбрать по пять вещей на своей парте и убрать их на место.

Ученики бросились хватать по пять предметов, чтобы вернуть их туда, откуда взяли, а я смогла заняться наведением порядка на своем столе. То, что от меня потребовалось лишь обернуть все игрой, чтобы они выполнили все мои требования, независимо от того, насколько были уставшими, голодными и возбужденными, каждый раз вызывал у меня непроизвольную улыбку. После того, как ребятня покинула кабинет, я убрала то, что упустили детские глаза и ручки, и распечатала новые тесты по правописанию на понедельник.

Мир за пределами школы «Лилиглейд» был залит ярким солнечным светом. Глаза заслезились, и я прищурилась от ослепляющих лучей, спускаясь на парковку по лестнице с папками и сумочкой.

Закинув вещи на пассажирское сидение и захлопнув дверцу, я обернулась и вскрикнула от неожиданности.

Томас нахмурился, словно мой испуг был каким-то раздражителем, от которого он жаждал избавиться.

— Ради всего святого, Голубка.

— Меня зовут Джемайма, — ответила я.

Убрав волосы с лица, я глянула на автомобиль Томаса, сквозь темное тонированное стекло которого виднелись косички Лу-Лу.

— Суть не меняется, — сказал Томас, а затем проследил за моим взглядом. — Она увлечена игрой на айпаде, кондиционер работает, так что с ней все в порядке.

Я закашлялась, сдерживая смех, который так и норовил вырваться наружу.

— Тогда ладно.

Скользнув взглядом по его отглаженному костюму и презентабельной рубашке, я решилась задать один из тех вопросов, что не давали мне покоя.

— А что с ее матерью?

Я была готова к негативной реакции, которая могла последовать за столь личным вопросом, но Томас лишь слегка повел бровью.

— Ты все-таки решила спросить.

— Я заметила, что она нигде не упоминается, — пробормотала я, — ни в школьной документации, ни где-то ещё.

Томас только единожды кивнул, но больше ни один его мускул не дрогнул.

Я скрестила пальцы, позволив своим глазам встретиться с его.

— Она мертва.

В его тоне, как и во взгляде, не было ни единой эмоции.

— Мне очень жаль, — все же выдавила из себя я.

Он склонил голову набок.

— Соболезнования излишни. Она была мерзкой женщиной.

Вот так поворот!

Невольно недоверчивый смешок сорвался с моих губ.

— Мне очень жаль, — повторила я,