Куба была наш, собственно, регион, 16-ая Советская Социалистическая Республика, на таком уровне. Это были действительно братские отношения, братская дружба.

Евгения: После развала Советского Союза, так и бросили эту Кубу.

Валерий: Да, Михал Сергеевич, Борис Николаевич — им некогда было, всё это забросили. У них всё разрушилось, заводы растащили. Сахарный тростник зарос. Не знаю, чем они сейчас живут, чё они там делают. Ну, сейчас вроде наши возвращаются на Кубу.

Это был остров свободы, глоток на Американском континенте, глоток свежего воздуха. Все были в восторге. Фиделя Кастро на руках носили, на уровне Гагарина.

Евгения: Боялись мы очень атомной войны, была такая напряжённость.

И: Как к ГУЛАГу относилось население?

Валерий: Про это мы ничего не знали. Солженицын это написал. Все читали. Ну, раз, как говорится, издали это издание, мы верили, привыкли верить, раз книжка вышла, значит, так оно и было.

Ну, что такое ГУЛАГ? Главное Управление Лагерей и Наказаний. Ничего страшного в этом нет. Это структура, которая руководит этим процессом. Кроме ГУЛАГа у нас ещё было: с 1889-го года по 1917-ый называлось Главное Тюремное Управление (ГТУ), с 30-го по 60-ые годы был ГУЛАГ. С 92-го по 98-ой Главное Управление Исполнения Наказаний, ГУИН, сейчас называется — Федеральная Служба Исполнения Наказаний. Это не смертная казнь, это не какой-то ад, это управление тюрьмами. Так и должно быть, управляют аптеками, управляют больницами, управляют заключёнными — это нормальное явление. Ничего тут такого страшного нет.

Евгения: Ну, там, конечно, были такие, которые неудобные были для правительства и для партии (как и сейчас, как и в любых других странах, как и в любые времена).

Валерий: Были там предатели, враги народа. Вот этот маршал Тухачевский47, уже исторический факт, готовил заговор по свержению Сталина. Расстрелян, и правильно сделали. Врагов народа нужно расстреливать.

ГУЛАГ — это не смертная казнь. Смертная казнь, как называлась… если человека взяли, арестовали, а потом жена получает бумагу, где написано: «10 лет без права переписки». Это была смертная казнь зашифрованная. Всё, этого человека больше никогда не было. Его убивали, а присылали «10 лет без права переписки».

Было хорошее, но было и плохое. Народ должен знать правду. Мы этого не скрываем, были перегибы. Вот возьми даже нашего конструктора Туполева, нашего Курчатова, который атомную бомбу сделал, нашего Королёва — сидели в ГУЛАГе, были членами ГУЛАГа. Ну что такого? Это была шарашка. Они там работали бесплатно, но они не в обиде, они всегда были за Сталина, за Родину. Никакой обиды, они знали, что такое время было, нужно было бороться, вычищать эту заразу, понимаешь? Всю эту мерзкую ленинскую тварь буржуазную, ревизионистов (скорее всего, имеются ввиду троцкисты, Сталин — продолжатель линии и политики Ленина). Сталин победил, и они благодарны, они подняли страну по заветам Сталина, вот эти люди, никто не обижался. Было время такое.

Вот даже у Евгении тётка Нина сидела, выслана, она никогда… она всегда была за Сталина, они знали, что это великий человек. Ошибались те, кто приказы его неправильно выполнял, не он лично, он не был кровожадным тираном, это был умный, добрый и вежливый человек, образованный.

Евгения: Ну, добрый не надо говорить, зря это…

Валерий: Ну, я говорю, как я…

Евгения: Добрый не должен быть руководителем.

Валерий: Справедливый.

Евгения: Справедливый это другое дело. Но не добрый. Доброта здесь ни при чём.

Валерий: А эти, чтобы выслужиться, его подчинённые, они перестарались, конечно.

Евгения: Да, это же потом расходиться.

Валерий: Планы придумывать по коллективизации, по врагам народа. Ага, нет? «Сколько у тебя врагов народа в деревне?», — «нету», — «чтоб были! А то сам пойдёшь! Кулаком или ещё кем». Это служаки, которые выслуживались, понимаешь? Вот Сталин здесь абсолютно ни при чём. Сталин — это гениальный руководитель. Принял страну сохой, отдал страну сверхдержаву с ядерным оружием, с полной индустриализацией, с полным восстановлением после Великой Отечественной Войны, когда было разрушено всё производство, всё восстановил.

Евгения: Да вся страна разрушена была, что уж там.

Валерий: Всё было восстановлено к его смерти, он всё сделал. А эта мразь Хрущёв, как был мразью, так мразью и остался. Потом уже Горбачёв и все остальные (смеётся).

И: А пытались ли опровергнуть Солженицына после того, как убрали?

Валерий: Никто этим не занимался.

Евгения: Нет, выслали за границу.

Валерий: Если партия выгнала — значит она права, зря не выгоняют. Никто не возмущался, может, были какие-нибудь единичные придурки, которые выходили на площади.

И: Мне кажется важным было бы объяснить, почему он написал чушь.

Евгения: Никто ничего не объяснял, во-первых, это не было принято, раз против партии — значит, это уже враг народа. Всё. Партия была во всём права.

Валерий: Все партии доверяли.

И: А как оклеветали Сталина? Что о нём говорили? Что он все расстреливал? 37-ой?

Евгения: Да, конечно, вот это вот всё. Но народ весь любил Сталина. Когда он умер, весь народ плакал. Я помню, это был 53-ий год, мне шесть лет было. Люди плакали, но у нас в семье не плакали, потому что у нас дед был расстрелян. Вот, у моего папы отец. Он был белый офицер и был адъютантом у Колчака, и, когда вот эта была революция, они жили в Омске. Иван Яковлевич и Ольга Фадеевна, моя бабушка, и мой папа родился, значит, Владимир Иваныч. Вот они жили в Омске, и, когда уже Колчак… дед видит, что… ну, не дело, что-то ему не нравилось уже, и они собрали монатки и вернулись в Уфу, и он был образованным человеком, работал… где уж не знаю, бабушка не говорила, где-то бухгалтером, и вот с ним тоже работал какой-то там помощник бухгалтера или ещё что и предложил ему какую-то сделать аферу с деньгами, и дед отказал ему, тогда он (помощник бухгалтера) написал на него, что он белый офицер — и всё, в 37-ом году пришли и забрали его, и расстреляли. Раньше кладбище, где сельхоз институт есть, напротив прямо сельхоз института, там парк такой, скверик сделали, вот там их расстреливали сразу. Бабушка всё это пережила, она всегда боялась, даже когда деда реабилитировали, мама говорит свекрови: «давай я тебе выхлопочу пенсию», — она говорит, — «не надо, я ем мало и вообще мне ничего не надо, только не трогайте меня». Она даже вот боялась, чтоб только её как б туда не забрали. В общем, было вот такое. Но, как говорится, всё