«Ты женат?» – спросил я, изображая осуждение. «Разведен, – пробормотал водитель и попытался сохранить в зеркале еще кусочек той девушки с плейером. – Поверь мне, даже и не знаешь, как помыслить о том, чтобы к жене вернуться». По радио передавали грустную песню Поликера. Водитель пытался подпевать, но слишком хорошее настроение мешало ему удерживать ритм. Он переключился на другую станцию, но там нас снова ждала печальная песня – Шломо Арци. «Это из-за мерзкой истории с вертолетами, – объяснил он мне, будто я свалился с Марса. – Из-за тех геликоптеров, которые столкнулись в воздухе, слыхал? С утра передали в новостях». Я кивнул. «Теперь расстроят нам радио на всю смену. Мамой клянусь, только репортажи и тоска». Он остановился на переходе, пропуская высокую девочку с корсетом для выпрямления спины. «Эта тоже ничего, а? – сказал он с некоторым сомнением в голосе. – Может, еще год-два, и я бы ей засадил». А потом на всякий случай побибикал ей тоже. Он все переключал станции, пока не остановился на каком-то репортаже с места катастрофы. «Возьмем, например, меня, – заметил он. – У меня сейчас сын в армии, в боевых частях. От него два дня ни слуху, ни духу. Так уж если я говорю, что при этих трагедиях надо ставить что-то легкое по радио, то ко мне ни у кого не может быть претензий, а? Я тебе говорю, ни зачем вгоняют людей в панику. Подумай о его маме, моей бывшей жене, как она слушает все эти песни Шломо Арци про то, как он трахает женщину своего друга, погибшего на войне. Поставили бы ей что-нибудь успокаивающее! А давай, – он вдруг коснулся моей руки, – а давай позвоним ей, подействуем ей на нервы!» Я ничего не ответил, слегка напуганный его прикосновением. «Алло, Рона? Как дела? – Он уже кричал в телефон. – Все в порядке?» Он подмигивал мне, сладострастно тыча пальцем в сторону крашеной блондинки, стоящей вместе с нами на светофоре. «Я волнуюсь из-за Йоси, – ответил чуть напряженный голос на другом конце провода. – Он не позвонил». «Как он позвонит? Он в армии, на поле боя. Ты что думаешь, у них там, в Ливане, есть телефонные карты?» «Не знаю, – сказала женщина. – А только у меня плохое предчувствие». «С ней не соскучишься, с ней и с ее предчувствиями, – снова подмигнул мне водитель. – Я тут как раз говорю пассажиру, что, насколько я тебя знаю, так ты всегда беспокоишься». «А ты что, не беспокоишься?» «Нет, – засмеялся таксист. – И знаешь, почему? Я ведь не такой, как ты, я ведь слушаю, что говорят по радио, а не только грустные песни между репортажами. А по радио сказали, что эти парни в геликоптерах были десантники, а наш Йоси вообще в пехоте. Так чего мне волноваться?» «Они сказали – "и десантники"», – пробормотала Рона. – Это не значит, что больше никого не было». Несмотря на плохую связь, я слышал, как она плачет. «Сделай мне одолжение: есть какая-то «горячая линия» для родителей, куда можно позвонить. Позвони им, спроси про него, пожалуйста, ради меня». «Нет, я тебе говорю, – заупрямился водитель. – Они сказали – «только десантники». Не буду я звонить, чтобы меня приняли за идиота, – а когда ответа не последовало, продолжил: – Хочешь вести себя, как кретинка, – позвони сама». «Хорошо, – ее голос попытался звучать жестко. – Тогда освободи мне линию». «Да на раз! – ответил таксист и отключился. – Теперь она десять часов будет дозваниваться по «горячей линии», пока не проверит». Он усмехнулся коротким, каким-то пьяным смешком. «Вот никого не слушается!» – Его взгляд искал за стеклом, кому побибикать. Но улицы были почти пустынными. «Ты уж поверь мне, – сказал он, – лучше молодая уродина, чем старая красавица. Это я тебе по опыту говорю. Молодая, пусть даже уродина, – у нее кожа еще тугая, груди торчком, у ее тела есть такой запах, знаешь, – запах молодости. Я тебе говорю: в мире есть много прекрасных вещей, но тело пятнадцати-шестнадцатилетней…» Он попытался насвистеть песню, которую передавали по радио, и после двух тактов зазвонил мобильный. «Это она, – улыбнулся он мне и снова подмигнул. – Рона, дорогая, – он наклонился к мобильнику, точно радиоведущий, заигрывающий со слушательницей, – как твои дела?» «Нормально, – ответила женщина счастливым голосом, пытаясь звучать сдержанно. – Я просто звоню сообщить тебе: они сказали, что с ним все в порядке». «Ответь мне, – засмеялся водитель, – и для этого ты звонишь? Дуреха, я же тебе объяснил пятнадцать минут назад, что с ним все в порядке!» «Это правда, – вздохнула она, – но теперь мне поспокойнее». «На здоровье!» – попытался съязвить он. «Ладно, пойду спать. Я ужасно устала». «Самых добрых снов! – таксист положил палец на кнопку отключения. – И в следующий раз слушайся меня, хорошо?» Мы были уже совсем около моего дома, и, сворачивая с Райс, таксист заметил худенькую девушку в мини-юбке. Девушка испуганно обернулась на его бибиканье. «Ты посмотри на нее, – сказал он, пытаясь скрыть слезы. – Скажи честно, ты бы ей не засадил?»

Яниву он купил игрушечную обезьяну в бейсболке. Всякий раз, когда ей нажимали на спину, она издавала странный вой, высовывала длинный язык и доставала им до самого носа, при этом кося глазами. Дафна сочла эту игрушку уродливой и решила, что Янив ее испугается. Но Янив совершенно счастлив. «Уааа!» – пытается он подражать обезьяньему вою. Он не умеет косить глазами, поэтому хлопает ресницами, а потом заливается счастливым смехом. Детская радость бывает настолько полной, что взрослым за ней не угнаться, а в нынешнем своем душевном состоянии Авнер-папа не смог бы угнаться и за куда менее полной радостью. Дафне он привез из «дьюти-фри» духи, название которых она написала ему на бумажке. Были маленькие и большие бутылки, и он, не сомневаясь, купил большую: когда речь шла о деньгах, Авнер-муж никогда не жмотничал. «Я просила туалетную воду, – сказала Дафна. – Я же написала тебе в записке». «И?» – нетерпеливо спросил он. «Не страшно. – Дафна горькой улыбкой дала понять, что в ее словах нет ни крупицы правды. – Ты привез духи. Для меня это пахнет чуть сильней, чем надо, но все равно прекрасно».

Маме он привез упаковку длинного «Кента». С подарками для мамы всегда было легко. «Знаешь, что? Я очень беспокоюсь из-за Яни-ва», – сказала она и яростно разодрала целлофан на сигаретной пачке. «Что не так с Янивом?» – спросил Авнер-сын равнодушным тоном человека, знающего, с кем он имеет дело. «В детской консультации сказали, что для своего возраста он слишком маленький и не дает сдачи, когда его бьют. Но это бы еще ладно…» «Что значит "когда его бьют"? Кто-нибудь его бьет?» «Я его бью немножко, не бью, конечно, а так, толкаю, чтобы научить его защищаться. Но он только забивается в угол и визжит. Я тебе говорю, в следующем году он пойдет в ясли. Если он до тех пор не научится себя защищать, другие дети сделают из него котлету». «Никто из него ничего не сделает! – рассердился он. – А ты перестань, пожалуйста, быть сумасшедшей бабушкой!» «Хорошо, хорошо, – обиделась мама и закурила. – Но если бы ты дал мне договорить, ты бы заметил – я сама сказала, что это еще ничего. Но ребенок не умеет говорить «папа», а это, на мой взгляд, действительно никуда не годится. Ты когда-нибудь слышал о ребенке, который не умеет говорить «папа»? И не то чтобы он не разговаривал, – он знает много слов: «баба», "свет", «вода» – только «папа» он не знает. А если бы не я, так он бы и слово «баба» никогда бы не выучил». «Он не называет меня «папа», он называет меня ласкательным именем, – попытался улыбнуться он. – Не делай из мухи слона». «Прости меня, Авнер, но "Алло!" – это не ласкательное имя. "Алло!" кричат в трубку, когда плохо слышно. Ты знаешь, что Авива, соседа снизу, он называет по имени, только своему отцу кричит "Алло!", словно ты был какой дебил, занявший его стоянку».