Не могу скрыть своего презрения: сейчас он учит меня, а сам никогда никого не слушал, потому что всегда был уверен, что знает, как правильно. А наворотив дел, решил одуматься и учить жизни других — только мне его советы не нужны. Я уже достаточно насмотрелся на его лицемерие, двойные стандарты и способность любую ситуацию вывернуть так, чтобы извлечь из неё пользу для себя — и я так не хочу. Знаю, что он бесится из-за того, что не в состоянии меня контролировать, но время, когда его имя имело вес в моих глазах, давно прошло.

— Я всё равно буду косячить — даже если бы тебя слушал. Хотя нет — если бы я тебя слушал, косячил бы в десять раз чаще, так что спасибо, обойдусь.

— Ты не можешь лишить меня моих законных прав учить тебя — я твой отец.

— Ты прав, — киваю. — Ты мой отец. Но моим папой тебе никогда не стать.

Выскакиваю через чёрный ход в гараж, оставляя за спиной попытки отца дозваться меня, и срываю тент с байка: чем скорее уберусь отсюда, тем лучше.

Иногда я всё же жалею, что я не с периметра, где чувства и взаимоотношения в семье ставят выше, чем влияние, деньги и власть.

Может, там моя жизнь сложилась бы по-другому.

Но теперь я этого не узнаю.

Тот же день

Выходить из комнаты было страшно даже несмотря на то, что голод всё крепчал, отбирая бразды правления у мозга. Ярослав вёл себя как средневековый завоеватель, забирающий в плен женщин из соседних племён, а не житель современного города. Поначалу мне показались шуткой его слова превратить мою жизнь в ад — быть чьим-то аккомодантом уже само по себе наказание, а уж если он подстроил, чтобы я не попала к другу… Но парень на удивление был исполнительным в плане обещаний: пока что у меня все поджилки тряслись, хотя сердце продолжало упрямиться вопреки всему. В общем, хотелось закрыться здесь до конца своего пребывания в этом доме, но желудок думал иначе.

Правильно говорила моя бабушка: «Если не поешь — и святых продашь»…

Осторожно выглядываю в коридор, но моя комната расположена в таком интересном месте, что отсюда особо ничего не увидишь. Я успела лишь мельком разглядеть устройство первого этажа; из гаража Ярослав вывел меня через едва заметную дверь прямо в огромную гостиную, самыми большими достопримечательностями которой были камин и большая мраморная лестница на второй этаж. Поляков провёл меня прямо за неё, к двойным дверям из тёмного дерева со вставками из матового серого стекла. Сразу за ними был небольшой коридор, а в нём две двери; куда вела та, что располагалась справа, я не знала, а вот по прямой оказалась моя комната — этакий собственный «чулан под лестницей»[1]. Но у меня и в мыслях не было спорить: она была настолько уютной и красивой — даже несмотря на отсутствие окон — что страх перед будущим и печаль от расставания с семьёй ненадолго притупились. Мебели было немного, но сразу видно, что она дорогая: письменный стол с кучей полок под мелочи, кровать — такие моя бабушка называла «полуторками» — платяной шкаф с зеркалами на дверцах и даже книжная полка — пустая, разумеется — и всё это из тёмного дерева. В противовес этому на стенах обои цвета кофе с молоком, белоснежный потолок, паркет цвета слоновой кости, а на полу — ковёр с толстым ворсом, сшитый из разбросанных в хаотичном порядке разноцветных квадратов. На кровати — бежевое постельное бельё из шёлка с расшитым золотыми нитями покрывалом цвета тёплого шоколада и куча разноцветных маленьких подушек.

Не думала, что меня здесь настолько ждали.

Снова перевожу взгляд на книжную полку и сразу вспоминаю о своей коллекции книг о Гарри Поттере, на которую родители наскребли денег и подарили на мой день рождения в прошлом году, и жалею, что не сообразила взять её с собой.

На выходных нужно будет забрать обязательно.

И к слову о птичках: где моё письмо из Хогвартс?

Пользуясь тем, что двери коридора были прикрыты, выхожу из комнаты и заглядываю в ту дверь, что была в аккурат под лестницей; щёлкаю выключателем на стене и удивлённо распахиваю глаза: это, стало быть, что, у меня и ванная персональная будет?

Надо же, строили дом с прицелом на будущее? Откуда только знали, что в этом самом будущем подростки будут не только отделены друг от друга социальной лестницей, но и разделятся на сибаритов и аккомодантов? Впрочем, к такому люди вряд ли были бы готовы, так что дом, скорее всего, пришлось перестраивать.

Набираюсь смелости выйти, наконец, в гостиную, как за стеклом мелькает чья-то тень, заставив меня испуганно отпрыгнуть. За дверью звучат какие-то голоса, и я на свой страх и риск приоткрываю двери, впервые в жизни подслушивая чужой разговор. Голос Ярослава я узнаю сразу — от него у меня даже на расстоянии волосы вставали дыбом — а вот второй мне незнаком. Между говорившими складываются довольно напряжённые отношения, а когда я понимаю, что Ярослав разговаривает с родителем, мои брови удивлённо поднимаются: это ж что надо было сделать его отцу, что Яр его так ненавидит?

Подавляю тяжёлый вздох: тут члены его семьи в чёрном списке, а я жду нормального отношения к себе…

Видимо, Поляков по-другому просто не умеет.

Ярослав куда-то уходит, громко хлопнув дверью напоследок; меня на некоторое время окутывает тишина, а после я слышу шаги, направляющиеся в мою сторону. Возвращаюсь в комнату, как можно тише притворив дверь, и усаживаюсь на кровать. Рядом со мной лежит телефон, подаренный Ярославом, но я без привычки его носить попросту о нём забыла. Дверь в комнату распахивается, и я, наконец, могу рассмотреть отца своего сибарита.

Они очень похожи — по крайней мере, внешне; глядя на стоящего передо мной мужчину можно запросто представить, каким будет Ярослав через двадцать лет. Правда, в отличие от парня, мужчина был одет в безукоризненного вида костюм, а волосы на макушке зачёсаны на одну сторону — я бы сказала «очень стильно», если бы в этом разбиралась. А вот взгляд холодных карих глаз мне не понравился — слишком уж пронзительный и колючий; видимо, это единственная вещь, которая не передалась от отца сыну: у Ярика глаза зелёные и, хоть и ведёт он себя как придурок, они не были такими ледяными.

Наверно, они ему достались от мамы — и слава Богу.

— Здравствуй, Варя, — слышу его мягкий баритон, который никак не вяжется у меня с твёрдым взглядом. Не к месту вспоминаю, как Ярослав его поправил, когда мужчина назвал меня девочкой — какая ему разница? — Меня зовут Геннадий Иванович; я отец Ярослава, но, думаю, ты уже и так это поняла, ведь ты умная девочка.

Его голос звучит так вкрадчиво, что мне становится не по себе: так обычно красивые цветы завлекают насекомых на свой приятный аромат, чтобы затем съесть свою жертву — в голову приходит именно такая аналогия.

— Добрый день, — отвечаю на удивление твёрдо.

Опускаю глаза и замечаю в его руках свёрнутые в трубочку листы белоснежной бумаги; мужчина замечает мой взгляд и кивает.