Старик устало сгорбился и потирал руки. Ледяная морось испарялась высоко над костром, и у огня было тепло, но старческим костям этого тепла не хватало. Его спутник, статный, с длинной черной косой и высокими скулами, сосредоточенно опаливал на огне тонкую веточку барбариса.

– Вот и все, Андар, – со вздохом сказал старик, когда пламя стало низким и ровным. – Пора.

Юноша вскинул на спутника темные глаза, нахмурился.

– Да, ты прав – мне и самому это не нравится, – снова вздохнул старик, – но что поделать, не нам с духами спорить.

Он тяжело поднялся, опираясь на заботливо предложенную руку. Юноша все еще хмурился и прятал глаза. Старик ободряюще сжал его плечо.

– Я понимаю тебя, понимаю. И на моем сердце черно, чернее, чем у тебя. Я ведь не впервые ее сегодня увидел. Но нет стыда в том, чтоб поставить на великого хищника ловчую яму. Нет стыда в том, чтоб следовать велению духов.

Он говорил, и надтреснутый голос подрагивал. Он и сам не верил в свои слова, он и себя не мог ими убедить.

Они ушли, и огонь потух, но черная вода все еще продолжала отражать, как двое сидят у костра и птица-горе простирает над ними свои крылья.

Кольцо катилось все дальше и дальше, и Марья едва за ним поспевала, бежала вприпрыжку, перескакивая камни и выбоины. Шарф так и остался на полу торгового центра, и ветер жгуче щипал за шею. Волосы выбились из-под капюшона, лезли в глаза, а хриплое дыхание вырывалось изо рта с белыми облачками пара, изморозью оседавшими на щеках.

Кольцо дразнило Марью: то почти замирало, позволяя сбавить шаг и отдышаться, то пускалось вперед большими скачками. Марья боялась потерять его в ночной темноте, но оно блестело, словно отражало бледный свет невидимой луны.

Вместо окон и фонарей город освещал сам себя – слабо светились стены домов, проступая из темноты, мерцали контуры деревьев, светлячками рассыпались искры. Оглядываться было некогда, Марья даже не задумывалась, в какую часть лабиринта ведет ее кольцо. Иногда краем глаза она замечала жуткие фигуры, сгорбленные или, наоборот, худые и прямые, как палка, но никто не пытался остановить ее или заступить ей дорогу. Словно торговец, передавший таким странным образом приглашение, берег ее. Словно твари видели в ней чужую жертву и не желали с хищником ссориться.

Мысли мелькали в такт бегу, дробясь на бессмысленные обрывки и исчезая прежде, чем Марья успевала обдумать их до конца. Она думала: надо было оставить записку Финисту. Она думала: не надо, я постараюсь вернуться до того, как он проснется. Она думала: а как я найду дорогу обратно?

На перекрестке у сквера она все-таки потеряла кольцо из виду. Марья остановилась, пытаясь отдышаться, и холодный воздух обжег легкие. Она запрокинула голову – дождь закончился и тучи медленно истаивали, обнажая иссиня-черное небо, усыпанное солеными кристаллами звезд. Улыбкой кота-баюна плыл хищно изогнутый месяц, и небо вокруг него расплывалось раной, взрезанное его острыми рогами. Звезды медленно вращались, словно были не далекими светилами, а рисунками на куполе планетария. Марья нашла полярную звезду – яркую, колючую, белую, как первый лед, – медленно повернулась вслед за ней, как подсолнух за солнцем.

А потом звезда исчезла, словно трещина прорезала купол и проекция звезд утонула в ее глубине. Тьма, гораздо старше и страшнее бескрайнего космоса, жадно подглядывала в эту щель и тянула щупальца, пытаясь утащить к себе больше и больше звезд.

И не только звезд.

Марья поспешно опустила голову, растерла затекшую шею. У ног блеснуло что-то – мелко и холодно, застывшей каплей лунного света. Марья подняла кольцо, и оно безжизненно осталось лежать на ее ладони – ледяной ободок из дешевого металла. Марья сжала пальцы, и мороз прострелил ладонь до костей, словно иглы в кожу вогнали. Но она давно привыкла ко всем лицам холода, чтоб выпустить свою путеводную нить.

Оглядевшись, она заметила на одной из дорог смутно знакомую фигуру в лохмотьях. Слабый ветер едва колыхал их, и края оборванной ткани перетекали в темноту. Все еще тяжело дыша после бега, Марья осторожно двинулась к нему, замирая на каждом шагу и щурясь, готовая в любой момент развернуться и броситься прочь. Но фигура блеснула знакомыми светлыми глазами и поманила пальцем.

На расстоянии в несколько шагов Марья остановилась.

– Назови цену! – хрипло потребовала она, но торговец без разговоров развернулся и прихрамывая свернул с перекрестка на одну из боковых улиц, поменьше.

Марья бросилась следом, подгоняемая уже не любопытством, а раздражением. Где-то глубоко царапалась мысль, что все как-то слишком подозрительно, слишком не к добру, но она уже не могла остановиться – если уж и получать по шее от Финиста за отлучку, то за результат, а не за пустой риск. Глупо будет развернуться в самом конце, когда и так уже нарушила правила.

Оглянувшись перед тем, как свернуть вслед за торговцем, Марья не увидела ни перекрестка, ни сквера – только темные громады девятиэтажек. Тревожно заныло сердце – как она отыщет путь обратно? Как ее отыщет Финист в этом лабиринте? Кольцо все еще кололось холодом в ладони, и Марья глупо надеялась, что оно и обратный путь укажет.

Все ведь зависит от того, на что она сторгуется, ведь так?

Надо просто быть осторожной – в словах и шагах, просто быть…

Она нырнула вслед за торговцем в покосившиеся ворота старенького деревянного дома в два этажа и тут же отпрянула обратно – во дворе клокотало что-то огромное, влажно блестящее кровью и грязью. Марья тихо попятилась, пока оно ее не заметило, и лопатками ударилась в кого-то. Когтистые ладони легли на плечи, и на ухо проскрипело:

– Разве ты передумала торговаться, прелесть моя?

Ладони сжались и когти больно впились в кожу сквозь пальто и свитер, Марья забилась молча, пытаясь вывернуться из хватки торговца. Торговца ли?

– Разве можно что-то узнать, что-то не забыв? Например, себя, – торговец мерзко хихикал над ухом, подталкивая Марью обратно к воротам. – Станешь частью черного разума, вот и узнаешь все, что захочешь… и о себе, и о сестрице, и о братце названом… Правда, воспользоваться этим знанием не сможешь, радость моя, но разве это важно?

Марья вцепилась в деревянный столб, дернулась в сторону, вырываясь из когтей, и они прочертили глубокий кровавый след на плечах. От боли перед глазами даже посветлело на мгновение, стон завяз в стиснутых зубах, и Марья бросилась прочь. Кольцо уже улетело в грязь, раны пульсировали огнем, и ткань неприятно прилипла к коже, пропитываясь кровью.

Прочь, не важно куда, прочь!

Как вообще он смог нарушить слово? Финист же говорил, что нечисть обещания держит!

…далеко от темного двора с коротким вскриком проснулся Финист, с ругательством стянул куртку и схватился за плечо, липкое от крови. Огляделся с замиранием сердца, еще не до конца веря догадке.